В XII веке настоятельница одного из монастырей переписывалась с монахом из другого монастыря. Когда-то, еще в миру, этот монах был ее частным учителем, и между ними случился бурный роман, за который им пришлось жестоко поплатиться. Потом они оказались заточены в разные монастыри, и до конца своей жизни у них не было никаких шансов встретиться. До нас дошли некоторые из ее писем.
«Мужчины считают, что я целомудренна, – писала она. – Они даже не догадываются, до чего я лицемерна». Она признается своему корреспонденту, что «развратные видения» тех наслаждений, которые они некогда разделили, «так держатся за мою несчастную душу, что мысли мои только о них, а не о молитвах… Я должна стенать над грехами, которые свершила, но могу лишь воздыхать только о том, что потеряла». Ее звали Элоиза, а его Пьер Абеляр. И они были примерными монахами. Прошло много веков, а мы помним о них не за их молитвы, а за то, что происходило между ними. Потому что между ними стоял Бог.
В сущности, второй сезон «Дряни» – это «Новая Элоиза». И начинается он в сортире. Героиня смывает кровь с разбитого лица, а на полу сидит девушка в костюме официантки с еще более разбитой физиономией. «Это история любви», – сообщает Дрянь своим «секретным друзьям», а заодно и нам. «Опять ерничает…» – думаем мы и получаем немедленное подтверждение. Весь первый эпизод – это грандиозно срежиссированный скандал, который развивается на фоне выкидыша, случившегося у старшей сестры Дряни, Клэр, во время праздничного семейного ужина.
Это что-то вроде получасовой комической оперы на семь персонажей, наполненной мрачновато-абсурдным черным юмором. У каждого великолепно прописанная партия, которую он блестяще ведет. А какие незабываемые реплики! «Руки прочь от моего выкидыша!» – такое правда невозможно забыть… И невозможно не заметить, насколько выросло мастерство Фиби Уоллер-Бридж и всей ее команды по сравнению с первым сезоном. Этот эпизод – предвкушение комического шедевра.
Но история любви? Да, так начинается, может быть, самая пронзительная история любви, которую мы видели за последние годы. Под маской комедии скрывается история, выстроенная по самому что ни на есть классическому канону любовной трагедии. Великий психолог Лев Выготский когда-то предположил, что искусство воздействует на нас через конфликт формы с содержанием. Искусство – это в некотором роде электрический разряд, возникающий между тем, что мы знаем, и тем, как мы это видим. Мысль эта представляется достаточно спорной, но ко второму сезону «Дряни» она, кажется, вполне применима.
На скандальном семейном обеде Дрянь влюбляется в католического священника, приглашенного Крестной на обед. То, что Дрянь влюбляется именно в католического священника, должно быть очень смешно. То, что это чертовски сексуальный священник, которого играет Эндрю Скотт, доктор Мориарти из «Шерлока», – это еще смешнее. То, что этот священник взаправду верит в Бога и в необходимость целибата, – повод для комического конфликта.
Вся комическая по форме и трагическая по содержанию суть этого конфликта передана в разговоре Дряни с психологом. Дрянь оказалась в кабинете психолога, потому что отец в очередной раз подарил ей бесплатный ваучер. С одной стороны, она хотела бы, чтобы психолог просто вернула ей стоимость ваучера. А с другой – она уже понимает, что влезает с этим сексуальным священником в какую-то очень нехорошую историю, и ей правда нужен совет. Но психолог оказывается хитрее нее. Вместо денег или совета Дрянь получает вполне доступное объяснение того, с чем она имеет дело.
Психолог смотрит на нее. Тишина.
…
Она не говорит: «Разумеется, можно, но Бог этого очень не любит». Но и нам, и Дряни это и так ясно.
До встречи со священником Дрянь находится в близких, интимных отношениях только со своими «секретными друзьями». В момент их встречи священник находится в интимных отношениях только с Богом. Их обоих роднит то, что «тайный объект их желания» находится в другом измерении, за четвертой стеной. Но разница заключается в том, что «секретные друзья» живут только в воображении Дряни, а вот Бог… Трудно сказать, где он живет… Он повсюду… Но дело в том, что священник любит Бога.