Кинотеатр повторного фильма

«Почему ваш фильм называется „Брачная история“?» – спрашивали Ноа Баумбаха незадолго до премьеры. Ясно же, что это ровно наоборот: история развода. Баумбах отвечал, что, глядя на развод, лучше всего понять, что такое семейная жизнь.

Действительно, развод, как крайнее отрицание семейной жизни, лучше всего говорит о том, что же он отрицает. Впрочем, почти все классические истории семейной жизни, как в кино, так и в литературе, на самом деле являются историями разводов. И правда, что можно сказать о семейной жизни? «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», – как в «Анне Карениной»? Или, наоборот, как в «Аде» Набокова? От перемены мест слагаемых сумма не меняется.

А в любом, даже самом скучном разводе таится множество драматургических возможностей. Как люди живут-поживают и добра наживают, мало кому интересно. Роман «Война и мир» написан полтораста лет назад, а читатели до сих пор предъявляют претензии к эпилогу.

* * *

Есть всего несколько фильмов, которые стали как бы частью меня самого, то есть опытом, без которого я был бы другим человеком. Не знаю, лучше или хуже, но другим. После «Брачной истории» я очень захотел снова пересмотреть Бергмана. Все шесть серий «Сцен из супружеской жизни». И, может быть, про него написать. И первое, что я сейчас понял про этот фильм, – писать про него практически невозможно.

Его невозможно описывать, потому что в нем слишком много всего происходит в каждом кадре. Почти все, что мы видим в этом фильме, – это крупные и средние планы одного или двух персонажей. Их фигуры, руки, лица, особенно руки и лица. Пальцы, глаза, брови, губы одновременно выражают множество разных чувств, разрывающих человека. И в то же время в этом нет ничего шизофренического, потому что в результате персонажи не утрачивают какой-то конечной целостности, все равно оставаясь собой.

Человек перед камерой, как правило, тождественен собственному состоянию. Состояние – это то, что постановщик может объяснить актеру, а актер показать зрителю. А в «Сценах из супружеской жизни» человек – сумма разных, совершенно взаимно несовместимых переживаний. Все вместе они создают целостного человека, живую теплую человеческую личность. И одновременно, глядя на этого человека, понимаешь, что в настоящей жизни таких людей не бывает.

Это как со средневековыми портретами: они абсолютно похожи на настоящих людей, но они слишком красивые, слишком выразительные, чтобы быть настоящими. Настоящие люди какие-то более затертые, что ли, менее интересные. Это особенно касается Марианны (Лив Ульман), но и об Йохане (Эрланд Юсефсон) и об актерах второго плана можно сказать то же самое. Мы видим то, чего не бывает, и, одновременно, по-другому не может быть. И это то, почему Бергман способен говорить о таких вещах, о которых другие не могут, даже если бы захотели.

Хорошо, когда перед глазами есть сценарий фильма. Это великолепная пьеса, не хуже Стриндберга или Ибсена, только более современная. Но важно помнить: несмотря на то, что автор этой пьесы одновременно является и постановщиком фильма, и что постановщик добросовестно следует сценарию, в кино мы видим не совсем то, а иногда и совсем не то, что там написано. Сценарий у Бергмана – это матрица из слов. Фильм стремится показать то, что слова не передают.

* * *

Йохан и Марианна женаты уже десять лет, у них две симпатичные дочки, они оба профессионально успешны, их буржуазная квартира полна красивыми дорогими вещами, и, похоже, они не только выглядят как идеальная супружеская пара, но и считают себя таковой. Они сидят рядом на большой зеленой софе («И это, я вам скажу, софа!» – читаем мы в режиссерской ремарке к сценарию) и дают интервью для женского журнала. Тема интервью – идеальная шведская супружеская пара.

Когда Йохан на пару минут отходит к телефону и журналистка остается с глазу на глаз с Марианной, она спрашивает ее про любовь. Марианна смущается, пытается уйти от ответа и в конце концов ссылается на апостола Павла. Этот текст из Первого послания к Коринфянам: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит». Он настолько хорошо знаком любому шведу того времени, что он не нуждается в прямом цитировании. Но, упомянув Библию, Марианна сразу сама себе возражает: Павел требует невозможного.

«Я думаю, достаточно того, что вы добры к тому, с кем вы живете. Хорошо, когда есть привязанность. Товарищество, терпение друг к другу и чувство юмора. Скромные ожидания в отношении другого. Если у вас все это есть, то любовь… она не так важна».

Бергман пытается ответить на вопрос, от которого ушла Марианна. Он говорит о разводе, о супружеской жизни, но, в первую очередь, он говорит о любви. Причем не о христианской любви, о которой писал апостол, а о любви между двумя людьми. Вернее, о ее возможности. И невозможности.