Хроники преисподней

– Но ты ведь тоже знал, где они лежат, – возразил Алсуфьев, не отводя жадного взора от драгоценностей.

Полковник лишь зло улыбнулся. Конечно, он знал. Но что именно он знал? Он знал, что наследство спрятано в могиле их отца, Федора Дмитриевича. Но он и представить не мог, что Арсений похоронит отца не под собственным именем, а под чужим! И сделал он это специально, чтобы младший брат не мог наложить на камни лапу.

– Вовсе нет, – запротестовал Алсуфьев, – ничего подобного я не имел в виду. Просто было неясно, когда я снова доберусь до могилы. Был риск, что ее разрушат, или подхоронят на это место кого-то еще. И тогда я устроил так, чтобы отца похоронили под именем красного командира, героя революции и Гражданской войны, кавалера ордена «Красное знамя». Расчет мой оказался верен. Прошло без малого сорок лет, а могила стоит нетронутой.

– Как же ты это провернул, дорогой братец? – в голосе полковника почудилось лейтенанту скрытое восхищение.

– Это стоило мне двух рубинов, которые я отдал директору кладбища…

Полковник спрятал мешочек с камнями в карман и снова посмотрел на Арсения. Все это замечательно, конечно, но почему тот ничего не сказал младшему брату? Алсуфьев удивился: как – почему? Это же очевидно. Митя был ребенком и мог кому-нибудь проболтаться об отцовском наследстве.

Дмитрий Федорович нахмурился, что-то вспоминая.

– Ты прав, – буркнул он, – я почти проболтался.

Арсений улыбнулся:

– Вот видишь. А кому?

– Загорскому. Хотел, чтобы он забрал меня с улицы. Улица – это не место для ребенка… Там очень страшно. Страшнее, чем в твоем лагере. В лагере какой-никакой закон, а на улице только право сильного.

Он помолчал, потом продолжил.

– Я пообещал Загорскому сказать, где брильянты, если он возьмет меня к себе.

– А он? – глаза Алсуфьева сверкнули.

– Он сказал, что брильянты еще пригодятся нам с тобой.

Арсений кивнул. Митьке очень повезло, что он встретил Загорского. Любой другой просто забрал бы камни и убил мальчишку. В лучшем случае – сбежал, оставив на произвол судьбы.

Дмитрий Федорович вздохнул. Когда он встретил Загорского, ему показалось, что он увидел отца.

– Неудивительно, – согласился Арсений, – он ведь был другом семьи. Он многим обязан отцу.

– Ну да, – сказал Дерябкин, – а теперь мы обязаны памяти Загорского… Ладно, ближе к делу.

Он положил руку на мешочек, вытащил из него крупный круглый бриллиант, взвесил на руке и спросил:

– Сколько вся эта музыка стоит?

Алсуфьев поколебался секунду, потом все-таки ответил с некоторой неохотой:

– Учитывая каратность и чистоту, я думаю, от полутора до двух миллионов. Долларов, разумеется.

Полковник покачал головой: два миллиона. Это гораздо больше, чем он может заработать за всю жизнь.

– Это больше, чем заработает весь ваш отдел, – засмеялся Алсуфьев.

Полковник согласился – пожалуй. Но это только там, на Западе. А здесь за такие брильянты выдадут не доллары, а лет пятнадцать строгого режима. А то и высшую меру дадут – Никита Сергеевич не любит финансовых махинаторов. А это не какая-то валютная спекуляция, это настоящие бриллианты.

Даже под желтым светом фонаря стало видно, как побледнел Арсений Федорович.

– Мить, ты что – серьезно? – спросил он упавшим голосом. – Ты это серьезно – насчет высшей меры?

Дерябкин как-то странно оскалился: а что, похоже, что он шутит? Сам Арсений ведь не шутил, когда бежал из России в Финляндию. Не шутил, и когда назад вернулся. Какое, кстати, задание, дали ему в НТС?

– Да какая разница, какое задание! – закричал Арсений неистово. Зубы его были оскалены, на щеках расцвели пунцовые пятна. – Да какое бы ни было, я его не выполнил! Не затем я сюда ехал, чтобы шпионить и диверсии устраивать. Я приехал свое взять, которое мне по праву принадлежит! А ты мне высшей мерой грозишь! Ну, давай, убей лучше сам, своими руками! Стреляй в брата, не стесняйся! Ненавижу тебя, волчонок! Был ты мне братом, а стал чекистом, таким же убийцей, как те, которые отца прикончили! Правильно я тебя тут бросил, мерзавца, надо было вообще тебя прибить! Ну, стреляй, что же ты ждешь?!

С этими словами он вскочил со скамейки и кинулся на брата, держа перед собой скованные наручниками руки. Лейтенант метнулся было следом – перехватить, но полковник его опередил. Коротко и сухо ударил кулаком Алсуфьева в грудь, тот повалился на скамейку, хрипя и захлебываясь.

Дерябкин подождал, пока тот успокоится, потом сказал чуть брезгливо:

– Вот что я тебе скажу, братец. Драгоценности эти – не твои, и не мои даже. Камни эти принадлежат советскому государству, и ему они будут переданы в целости и сохранности. А твоя судьба, уж извини, не от меня теперь зависит, а от народного суда…

Эпилог

Воронцов умолк, и сидел теперь в кресле, опустив голову и, по всей видимости, глубоко задумавшись. Волин терпеливо ждал – минуту, другую. Потом ему стало казаться, что старый контрразведчик попросту уснул, что нередко случается с немолодыми уже людьми.

– Сергей Сергеевич, – окликнул его старший следователь, – а что было дальше?

Генерал встрепенулся и посмотрел на него. В глазах его, желтых от старости, притаилась печаль.