— Луна уходит, — зачем-то произнес Левицкий,при этом его серые, с золотым оттенком, зрачки сейчас сузились. — Но. Наташа, это не повод отказываться от всего, что между нами было.
— А что между нами было, Герман? — спросила я.
Левицкий приподнял бровь, красноречиво промолчав. Я же, вспомнив во всех подробностях, что мы с ним вытворяли в спальне последние два дня, невольно вспыхнула.
— Этого не достаточно, — промямлила я, имея в виду, что для полного счастья одной физической любви не хватит.
Серые глаза мужчины сузились.
— День назад тебя всё устраивало, — резко заметил Герман.
— Потому что я не отдавала себе отчет! — возмутилась я. — И ты знал об этом.
— Возможно, мне не надо было выпускать тебя из своей кровати до самого заката, — усмехнулся Левицкий. — А может, дотянули бы до твоей овуляции, и тогда...
Он широко улыбнулся.
А я в этот момент вспомнила ту брюнетку, что лапала его — и его реакцию на её прикосновения.
Возможно, Герман не стремился всё время оставаться в нашей кровати, потому что у него были дела вне её.
— О чем ты таком думаешь? — рявкнул вдруг Герман и в один момент навалился на меня. Моему телу мгновенно стало очень тяжело. Герман не сразу перенес вес своего тела на руки, которые он расставил по сторонам от меня — и первые несколько секунд я даже не могла сделать вдоха.
— Наташка! — требовательно повторил Левицкий, продолжая нависать надо мной, но к счастью, уже не придавливая меня. — Что ты несешь?
— Что я несу? — переспросила я ошарашенно.
Нахмурившись, Герман отрывисто произнес.
— Что. Это. За. Ерунда. С. Другой. Девицей.
Он нависал надо мной — огромный, горячий, и, естественно, голый... Это я была в кровати в трусах и ночнушке... Впрочем, ночнушка, кажется, вообще не мешала ему меня лапать.
Загребущие клешни Германа... а может быть, дело не только в Германе? Может быть, это у всех оборотней есть такая дурацкая привычка — хватать других за их интимные части.
Перед глазами встала та наглая голая девица, которая своими клешнями охаживала Германа — а ведь он, по идее, Альфа стаи. Разве она не должна была проявить к нему уважение, страх?
И вообще, разве она осмелилась бы тянуть к нему свою руку, если бы не была уверена в том, что её ласка будет встречена одобрительно?
Я видела её жест. Видела то, как у Германа после этого возникла эрекция. И то, насколько обрадовалась ей та развязная девица... Наверное, с её красотой она могла позволить себе эту развязность. Но мне всё равно было больно — больше от реакции Германа.
— Это ты мне скажи, что за ерунда с другой девицей, — прошептала, спокойно выдержива пристальный взгляд Германа.
Мы смотрели друг другу в глаза — и возможно, Герман читал меня как открытую книгу, узнавал каждую мою мысль, которая проносилась в моей голове... но только и я тоже не бездействовала. Я наблюдала за ним.
Видела, как удивление и даже изумление в его взгляде сменяется на что-то другое... какое-то странное, непонятное мне чувство, которому я пока ещё не могла дать точного определения. Кажется, за целый месяц, проведенный бок о бок с Германом, я ещё не видела такого выражения на лице Левицкого.
Он вроде как был и смущён, и польщен... и в какой-то момент времени я заметила, что он вдруг начал улыбаться.
Лыбиться он начал!
Да что, блин, происходит-то, а?
— Наташка, ну ты и дурная, — расхохотался Левицкий и без спроса поцеловал меня в нос. — Дурочка моя...
Обозвал, а вроде как и похвалил.
— Неужели ты подумала, что это я на Алису так отреагировал?
— Я не знаю её имени, — кивнула я. — Но я видела своими глазами, как ты...
— Как я учуял тебя — и моё тело тут же «поднялось», приветствуя свою пару, — хмыкнул Герман. — Я
— Ты не видел меня!
— Я тебя чувствовал, — всё также по дурацки улыбаясь, ответил Герман. Казалось, что он был чем-то очень доволен... хотя почему «чем-то»? Герман был доволен той ошибкой, которую я допустила, и моей на неё реакцией. — Теперь, когда у меня есть ты, мне не нужна другая женщина. И никогда не будет нужна. Только ты, Наташ...
Его тело, прикрывая меня сверху, согревало лучше всякого одеяла. Его серые глаза сейчас лучились радостью... и мне хотелось забыться. Хотя бы ненадолго отодвинуть всё то, что разделяло нас — то, что Герман на самом деле существо другой расы, что он вожак целой стаи, который привык приказывать всем и вся... и что он собирается приказывать мне так же, как и всем остальным членам своей стаи.
Мне хотелось забыть про это всё. Хотелось раскрыться. Поднять свои ладони и положить их на его каменную грудь. Почувствовать его мускулы. Почувствовать его желание... изнутри своего тела.
Мне многого хотелось.
Но я перевела взгляд на окно, через которое сейчас в нашу комнату пробивалось почти весенняя мурманская ночь, и внезапно подумала о том, что если я сейчас сдамся — если не стану настаивать на том, что меня волнует, то на всех моих возражениях можно будет поставить точку.