Он не прерывал своих сборов, не смотрел на меня выжидающе — ожидая, когда я сама выберу подходящий для себя вариант. Он швырнул в меня паспортом, выставил ультиматум... и продолжил просто одеваться.
Но самое худшее заключалось в том, что я понимала — он не отступится.
Несмотря на кажущуюся мягкость его действий, решения Германа никогда не менялись, и я понимала, что это его последнее слово.
Мы вернулись назад — с того места, с которого начали... я по-прежнему должна буду делить с Левицким свою жизнь, только теперь он имеет на меня все права как муж... по законам людей и законам оборотней.
«Наташка, что ты наделала, дуреха!» — захотелось закричать мне на саму себя.
Я зажала рот рукой, пытаясь... не знаю, пытаясь придумать, как мне вернуть всё назад.
Как мне вернуться к тому моменту, когда Герман попросил пожить меня в его квартире, вместе с ним, один месяц, чтобы он сумел взять своего зверя под полный контроль.
Хотя бы к этому моменту... если уж мне вообще никак нельзя уехать из города.
«Теперь ты его жена, Наташа... он сделал всё так, что ты официально его жена. И ничего нельзя с этим поделать».
Я горько усмехнулась, полагая, что подавать мне на развод бессмысленно.
И всё же... я не могла так просто взять — и согласиться вернуться назад. Как мы теперь будем существовать вдвоём в его квартире, где только одна спальня?
Левицкий, поймав мой взгляд, многозначительно кивнул.
— Рад, что ты это понимаешь.
Но на самом деле я не понимала. Я не понимала не только оборотней, не только Германа и тех, кто его окружали, я не понимала саму себя.
Мне всегда казалось, что я довольно разумный человек. Не то, чтобы я жила только разумом, игнорируя эмоции, но я всегда умела если не сдерживать, то по крайней мере придерживать свои порывы, не давая им взять вверх над логикой.
Но теперь, встретив на своем жизненном пути оборотней, я уже не узнавала себя, не понимала своих собственных поступков — зачем я иногда что-то делаю.
Я могла понять, для чего я сбежала от Германа — для чего я бросилась на вокзал, села в поезд и смылась экстренно из города без вещей и документов.
Но я не могла понять, для чего я пыталась здесь изображать Луну Стаи.
Слушала тетю Люду, интересовалась прошлым Германа...
Моё сердце внезапно как будто пропустило удар, как бы давая мне понять, что вот оно — вот она, самая главная мысль, которая до меня до сих пор не доходила: зачем я пустила Германа в свою кровать, зачем так бездумно отдавалась ему — так, будто именно это было самое важное в моей жизни? Ведь после всего, через что мне пришлось пройти... как я вообще могла испытывать к нему влечение — да ещё такое влечение?
Я на секунду прикрыла глаза, чтобы выкинуть из головы те горячие образы, которые запечатлелись в моей памяти: наши переплетенные тела, разгоряченное дыхание — одно на двоих, и сильные мужские ладони скользящие по моей влажной коже...
Я даже немного тряхнула волосами, перед тем как открыть глаза — вот как сильно старалась выкинуть все эти мысли из своей памяти. Правда, это не особенно помогло, потому что стоило мне только заново открыть глаза, я тут же встретилась взглядом с Германом.
Левицкий, который к этому времени уже надел белье, джинсы и какую-то тонкую футболку с длинным рукавом, снова повернулся ко мне и сейчас внимательно меня разглядывал.
Я ощутила волну жара, которая прошлась мощным тайфуном по моей груди, которая тут же, стоило Герману снова поднять взгляд до моего лица, сменилась холодным остужающим ветерком.
Это было так странно, что я растерянно посмотрела на себя вниз — и только в этот момент я вспомнила, что Герман расстегнул (или все же порвал) мою одежду спереди — и моя грудь сейчас была практически обнаженной.
«Как я это не почувствовала раньше?» — удивилась я, и тут же тяжело вздохнула, понимая, что после всего, что произошло ЭТО было самой меньшей моей проблемой. Неудивительно, что мозг не посчитал непорядок в одежде за что-то важное — он был занят проблемами совсем иного толка.
Герман покачал головой.
— Наташ, по моему, ты упорно ищешь проблемы там, где их нет, — произнес он с полуулыбкой на лице.
Но я в этот момент только и думала, что о своём невольном стриптизе.
— Я пойду, переоденусь, — растерянно сказала я, понимая, что если мы на самом деле собираемся в город, то мне по любому надо будет сменить одежду.
Герман кивнул и как ни в чем не бывало продолжил одеваться.
Но когда я, осторожно миновав развороченный проход между нашими комнатами, уже практически скрылась в своей спальне, он всё так не удержался от уточняющей ремарки:
— Наташ, постель всё время была моя... так что не ешь себя лишний раз поедом.
Я переоделась, используя вещи, которые были в гардеробе и готовая села на краешек кровати, ожидая когда Герман позовёт меня на выход.