Предоставьте это мне, господин.
Сквозь поток машин мы проталкиваемся к съезду, быстро, угловатыми рывками, которые при этом не вызывают беспокойства, словно все углы сглажены. Потом полчаса едем в молчании по пустой двухполосной дороге, в чистом поле, виднеются холмы вдалеке, потом вблизи, сначала низкие, потом повыше – за последним холмом начинается ровная местность, и на горизонте я, к своему удивлению, вижу лес. Мы двигаемся в сторону леса и въезжаем в него. Высокие деревья с густой листвой смыкаются кронами над дорогой. Мы медленно вкатываемся в тень, вдруг все меняется, становится прохладнее, замкнутее, влажнее, плодороднее. Между взмывающих вверх стволов лежат пухлые кляксы мха, темно-зеленые, почти что черные, в местах, в которые упираются косые колонны солнечных лучей, мох загорается светло-зеленым.
Здесь совсем еще недавно проходила зона осадков, господин, через несколько месяцев все опять засохнет.
Мы съезжаем на боковую дорогу.
Разрешите дать вам совет, господин, снимайте ботинки и выходите.
Я ставлю на пол бутылку вина и снимаю ботинки.
Носки тоже, господин.
Я снимаю носки и голыми ногами встаю на мох. Он легонько пружинит, кое-где потрескивает. Или это веточки? Вдали стучит дятел, вверх по стволу взмывает белка, прерывистыми движениями: останавливаясь каждый раз настолько внезапно, что кажется, как будто кто-то поставил пленку на паузу. Полоски света между деревьями напоминают тихую и чуть торжественную органную музыку. За этой музыкой лес становится гуще и темнее.
Я возвращаюсь к автомобилю и сажусь в него обратно.
Великолепно, говорю я. Голыми ногами по мху.
Вы нашли ручеек, господин?
Нет.
Неподалеку отсюда должен быть ручеек. Но идти к нему прямо сейчас не обязательно. Можем здесь переночевать, господин. Еды и питья достаточно.
Переночевать? Здесь? А как? Где?
Посмотрите сюда, господин.
Спинка моего кресла опускается, сиденье удлиняется вперед, все движения плавные и точные, я лежу на кровати, на удобном матрасе, под головой изнутри надувается мягкая подушка, вроде являясь частью кровати, но по ощущениям другая: как мягкая и пружинистая подушка.
Удобно, господин?
Да, очень, прямо удивительно.
Приятно слышать, господин. Белье и одеяло лежат под задним сиденьем. Сегодня ночью, как мне кажется, достаточно будет простыни, чтобы укрыться, ну или тонкого покрывала.
Под плечами начинает что-то вращаться, вибрировать – это неплохо, даже настолько, что по спине пробегают мурашки.
Кресло вашей матери тоже так умеет, господин?
Э, нет, не умеет. Но я тут же вспоминаю те новые кресла в общей гостиной, как из «Стартрека», они так, наверное, умели. И становится понятно, чему так радовались проживающие.
Я могу добавить звук, господин. БЗЗЗЗЗЗТ. БЗЗЗЗЗТ.
Не нужно, Жером.
Так приятно, что вы называете меня по имени, господин. Перевернитесь-ка.
А зачем?
Лягте на живот.
А что?
Просто сделайте, как я говорю, господин.
Я ложусь на живот, с неохотой, как человек, который с циничной и всезнающей улыбкой соглашается на вечеринке участвовать в розыгрыше, предполагая, что его поставят в дурацкое положение, и желая опередить общий смех. Но вести себя так, когда рядом никого нет, просто глупо – рядом никого, кроме взятого напрокат автомобиля. Того, что произойдет, предугадать я не мог: из сиденья поднимаются две конечности, которые начинают мять мои плечи. Эти руки являются частью сиденья, или кровати, которое было сиденьем, это все единое целое, как будто в кровати прячется человек, а кожа обивки такая тонкая, что он может шевелить каждым пальцем по отдельности, – кажется, будто меня массирует кто-то в тончайших перчатках. Причем этот кто-то прекрасно справляется, и, освоившись с ситуацией, я чувствую, как напряжение отступает.
Другие руки начинают массировать мне ноги, палец за пальцем. Восхитительно.
Надо же, что ваши умеют, говорю я. А я и не знал.
Я прототип, господин. Продолжить? Обычно это очень успокаивает.
Да, пожалуйста.
Он еще немного продолжает.
Позже я сижу в проеме двери, свесив ноги на мох, и ем лазанью, которую разогрел в микроволновке, оказавшейся в том квадратном ящичке рядом с сиденьем. Еще у меня есть кусок хлеба и бутылка вина. Мне редко доводилось чувствовать себя настолько расслабленным. Мне хочется позвонить людям из прошлого: вот, смотрите, я прекрасно умею расслабляться, видели бы вы меня сейчас. Я запиваю последний кусок лазаньи вином. А заряда у тебя еще достаточно? – спрашиваю я.
Да, не беспокойтесь. Хотя мне очень приятно, что вы спрашиваете. Я тут еще подумал о «Кресле моей матери», но с точки зрения рифмы это будет непростая песня, господин. Кратере, катере, фарватере, перематери. На катере в фарватере к чертовой перематери. Вряд ли это подходит к той тональности, которую вы ищете.
Да уж.
И все же вы улыбнулись.