Хороший сын

С чего начинать? – надо продолжать рассказ о прошлом. Когда закончился мой контракт в архиве (проект по постройке новых корпусов и переезду еще не был завершен, но мои двенадцать месяцев истекли), я подал документы в Университет Амстердама на искусствоведение. Из-за того что я бросил школу, не доучившись, мне пришлось сдавать вступительный экзамен, но оказалось, что это формальность, и с сентября меня зачислили. Потом, как я понимаю, было по-другому, но в середине восьмидесятых искусствоведы еще работали с диапозитивами. Я проводил многие часы в затемненных аудиториях в университетском квартале Аудеманхёйспорт, где за спиной у профессоров висел экран, на который проецировались слайды. Проектор находился внутри конструкции, которую ассистент поднимал к потолку, сначала пристроив к ней круглый резервуар с диапозитивами. Затем с этого высокого положения на экран один за другим выпрыгивали слайды; каждая смена изображения сопровождалась звуком, подобным тому, с каким в вестернах перезаряжают револьверы. На лекциях и семинарах я начал догадываться (но возможно, я это прямо сейчас придумываю, пока пишу), что счастье в узконаправленной специализации. Не потому, что якобы важно знать об одном предмете или теме все, – важно все время узнавать о них что-то новое, всякий раз рассматривать их с другого угла, исследовать, что о них думали и писали другие, важно находить и рассматривать еще неизвестные углы зрения и детали; важно посвятить себя чему-то, что подробно описано. Если это и на самом деле путь к счастью (прямо сейчас мне кажется, что я знаю это совершенно точно), то я вынужден считать свою жизнь неудавшейся; писатель связан с остальным миром не так. Этот вывод меня удивляет, я-то всего лишь хотел рассказать о своей незаконченной учебе в университете в свете того, что это был определенного рода трамплин к тому времени, когда я внезапно воссоединился с Ленноксом и Йоханом и мы общими усилиями создали Бонзо. Вот опять мои мысли расползаются, я торможу в неожиданных местах, вместо того чтобы сконцентрироваться на том, что хочу рассказать. Короче, безнадежно.

За те два года, что я изучал историю искусств, я редко виделся с Ленноксом. А может, вообще никогда. Мы обменялись телефонами, когда я уходил из архива, я смутно помню какие-то моменты, когда мы с ним сидели на открытых террасах кофеен или зависали в барах, но вполне вероятно, что это плод моего воображения. В кафе я в то время действительно ходил, но с одногруппниками. Каждую пятницу для студентов-первокурсников с искусствоведческого устраивались посиделки в баре на улице Нес, недалеко от аудиторий в Аудеманхёйспорт. Я был верным посетителем этих встреч, потому что хотел быть частью этого мира. Я ведь начал свою академическую карьеру с запозданием и понимал, что будет ли твоя жизнь наполненной, зависит от того, используешь ли ты свои интеллектуальные способности. Эти двенадцать месяцев в архиве оказались очень ценными, они закинули меня с периферии в самую гущу жизни, но сейчас было важно использовать свои возможности, включить мозг, работать на своем уровне, а не ниже.