Хороший сын

На пятнадцать без малого лет, с конца сороковых до начала шестидесятых, моим родителям удалось вырваться за пределы мирка своей юности. Из-за присутствующих в доме следов их безбожного периода в те годы, когда я рос, чтобы в итоге стать совестливым христианским мальчиком, боящимся ада, у меня постоянно было ощущение, что вне известного мне мира существует что-то большее. Поначалу оттуда исходила некоторая угроза, но по мере того, как в подростковом возрасте я стал поэтапно терять веру, притягательность внешнего мира все увеличивалась, что проявлялось в моей любви к таким писателям, как Нескио и Кармиггелт, и к современной, простой мебели, за которую ратовали в пятидесятых, в том числе дизайнерское объединение «Живите правильно» – несколько экземпляров их журнала я нашел в Рейссене на чердаке, в той же коробке, где лежали письма с отказами от издателей.

Многое из того, что мелькало на страницах «Живите правильно», в свое время продавалось в универмаге «Бейенкорф», и, разбирая в последние месяцы работы на Амстелдейк его архив, я испытывал чувство радостного узнавания, когда вновь встречал в каталогах, брошюрах и рекламных объявлениях эту мебель из стали и ротанга, эти металлические книжные полки, эти транзисторные радио и сервировочные блюда с крышками, украшенными современным узором: все было такое же, как у нас дома.

Ностальгия по тому времени, поселившаяся во мне еще в подростковом возрасте, в те недели была на самом своем пике. Это была ностальгия по времени, в котором меня самого не было, но которое, несомненно, лучше бы подошло на роль отправной точки для моей жизни, чем та провинциальная протестантская затхлость, в коей мне довелось расти. Одной из моих драгоценнейших находок была брошюра «Филипс» пятидесятых годов, в которой сообщалось, как создать уют в современной гостиной с помощью тщательно подобранных напольных, настольных либо подвесных источников света. Иллюстрации поясняли, как этого добиться: отец, читающий в современном кресле газету, и мать, листающая на современном диване журнал, сидели под светом напольных ламп, а над асимметрично расположенным современным столом горела люстра, светя дочери, готовящей уроки; в остаточном свете от торшеров и люстры на полу с современным покрытием играл с подъемным краном мальчик.

Таких рекламных проспектов, брошюр и буклетов было немало, и в уголке маленького склада я оборудовал отдельную полку для своих фаворитов, число которых пополнялось не только из документов «Бейенкорфа», но и из архивов других учреждений, таких как Муниципальная энергетическая компания и Жилищно-строительная корпорация. Не парясь по поводу предписаний и архивных правил, я утаскивал свои находки к себе на полку. Меня так и подмывало съездить на старый хлебозавод к бывшим следователям и спросить, не было ли где в пятидесятых-шестидесятых годах нераскрытого убийства в обставленном по последнему слову моды интерьере и нельзя ли мне помочь им строить макет; и если сведений о таком убийстве у них нет, то нельзя ли было его придумать или, на крайний случай, обойтись вообще без убийства; главное, чтобы можно было смоделировать такую гостиную со стратегически расположенными источниками света и модной тогда мебелью. Но все архивы с бывшего хлебозавода уже успели перевезти в новые корпуса; я несколько раз приходил туда, куда переехали полицейские архивы, но пожилых следователей там не нашел.

Леннокса в те дни поставили работать где-то на другом этаже. Он все еще регулярно заходил за мной в двенадцать, и мы все так же шли вдвоем в кондитерскую покупать коржики. Мои занятия не вызывали в нем ни малейшего интереса, да и с чего бы, он ничего об этом не знал, я ничего об этом не рассказывал, мне казалось, что мою полочку лучше ото всех скрывать. Интерес проявил Йохан, разъезжающий в своем инвалидном кресле, с которым он управлялся при помощи рычажка на правом подлокотнике. Было заранее слышно, как он подъезжает, его появление предварялось не только назойливым жужжанием, прерывающимся каждый раз, когда ему нужно было повернуть, – БЗЗТ, БЗЗЗТ, БЗЗЗЗТ, БЗЗТ, БЗЗЗТ, БЗЗЗЗТ, – но и приглушенной бранью, сопровождающей эти перебои, потому что привык Йохан к своему новому средству передвижения далеко не сразу, да и коридоры и помещения архива не были рассчитаны на людей в инвалидных креслах.