Холоп-ополченец. Часть II

Казаки толпились между землянками, поджидая своих гостей. Когда те вышли из землянок, где их угощали похлебкой и горилкой, все казаки толпой повалили к Серпуховским воротам, где стояли палатки Заруцкого и войсковых старшин. Там уже собрались все старшины, все войсковое начальство и много казаков из табора Трубецкого.

Когда подошла новая толпа казаков, весь громадный пустырь перед разрушенными стенами Белого города и развалинами Серпуховских ворот был залит толпой казаков, ставших по обычаю на пустыре своими куренями.

Ляпунова не было. Гонцы только что вернулись и сказали начальству, что Прокопий Петрович итти на круг не хочет.

– Трусит! – закричали с разных концов.

– Втече, мабуть!

– Не сбежит. Сторожат его.

– Ходим уси до його! – закричал кто-то.

Но тут вошел на помост Заруцкий в нарядном кафтане и бархатных шароварах, снял папаху, поклонился на все стороны воинству и сказал:

– Мовчить, товариство! На гоже то, чтоб велыкый круг до його ходив. Вин повинен на круг прийти, колы зовуть. Пошлем Трубецкого Юрья та Толстого Сильвестра. Нехай воны його на свою руку визьмут, що ниякого зла йому не буде.

Трубецкой и Толстой вышли из рядов, поклонились атаману и казакам и сказали, что коли атаман приказывает, они тотчас пойдут и приведут Ляпунова. Им-то уж он, наверно, поверит. Посланцы ушли, а казаки кричали, ругали Ляпунова и злобились.

Заруцкий велел рассказать великому кругу как казаки, ездившие в монастырь Николы на Угреше, нашли брошенных в воду казаков, как узнали, кто их топил, и как спасли. Казаки еще сильней заволновались и стали наперебой выкрикивать, что с ними было.

– Так ничого нэ розибрать. Нехай один говорит, – приказал старший атаман. – Ну, ось ты, Панаска!

Панаска, молодой казак в вышитой рубахе, стоявший прямо против помоста, впереди своего куреня, звонко закричал:

– Подлюги! Порубить их усих-и Матюшку того, и Ляпунова! Усих москалив!

– Да ты дило кажи! – перебил его атаман.

– Я ж говорю – подлюги! Чого надумали! А все Прокопка бисов! Зарубить його! Чого з им розмовлять!

– Э, дурень! – оборвал его Заруцкий. – Дило треба казати! Мовчи! Нехай краще Мыкита каже. Мыкита, кажи, як усе було.

Никита, рослый, мрачный казак с длинным чубом, густыми черными усами и нависшими бровями, протолкался вперед и загудел, точно в пустую бочку. Но только что он заговорил, как с лагеря Ляпунова показались трое: сам Ляпунов, Прокопий Петрович, Юрий Трубецкой и Сильвестр Толстой.

Ляпунов подошел прямо к помосту, взошел на него, стал рядом с Заруцким и поклонился сперва ему, а потом на три стороны казакам.

Заруцкий только руку поднял, и на кругу тихо стало. Все глаза уставились на Ляпунова. Заруцкий вызвал атамана Заварзина и велел ему показать Ляпунову грамоту. Справа от помоста из переднего ряда выступил сивый казак, высокий, немного сутулый, с торчащими вверх угловатыми плечами и узкой грудью. Красный кафтан висел на нем мешком, и шагал он как-то нескладно, свесив голову на левое плечо. Подойдя к помосту, он вытащил из-за пазухи свиток и молча протянул Заруцкому. Иван Мартыныч раскатал свиток и подал Ляпунову.

– Дывись, Прокопий Петрович, твоя рука чи ни? И грамоту прочитай!

Ляпунов поднял свиток, внимательно посмотрел на подпись, покачал головой и стал молча читать грамоту. Толпа замерла. Все глаза не отрываясь следили за каждым движением Ляпунова. Грамота была небольшая, и Прокопий Петрович быстро прочитал ее. Он поднял голову, взглянул на Заруцкого, пожал плечами и звучно, на всю площадь сказал, глядя прямо на громадную насторожившуюся толпу казаков:

– Подпись руки до моей сильно подобна…

Площадь сразу угрожающе загудела. Заруцкий усмехнулся, но поднял руку, чтоб дали сказать Ляпунову. Большинство затихло. Прокопий Петрович твердо прибавил:

– …но грамоты сей я никогда не писал!

Громадная толпа сразу точно взорвалась грозными выкриками:

– Не писав! А подпис, сам каже, його!

– Брешет, пёс москальский!

– Написав приказ, та й в кусты! А наших братив по сему приказу топлять!

– Мыкита, кажи йому! Иван Мартыныч, прикажи!

Заруцкий сделал шаг вперед к краю помоста и, махнув рукой на кричавших казаков, громко и ясно рассказал Ляпунову, что так возмутило казаков. В это утро, говорил он, казаки из куреня Опанаса Рывкова поехали в монастырь Николы на Угреше и у самого монастыря встретили отряд Матвея Плещеева. Те кричали им: «И вам то же будет, коли грабить станете!!» А в монастыре монахи бегали вкруг пруда и кричали, что туда покиданы казаки. Опанасовы казаки повытаскали тех. Двое потонули, а других двадцать восемь откачали, и они все здесь.

Заруцкий махнул рукой и вдруг крикнул:

– Идить сюда потоплени!

Из куреня Заварзина стали один за другим выходить казаки без шапок, в помятых, съежившихся кафтанах, с висящими чубами, с бледными, землистыми лицами.

На площади поднялись возмущенные крики. Ляпунов невольно вздрогнул и мрачно смотрел на обступивших помост воскресших утопленников.