Холоп-ополченец. Часть II

Сразу они не поверили даже. Как же так? В приговоре всей земли [Окончательный приговор всей земли, т. е. всего стоявшего под Москвой ополчения и присланных от разных городов полномочных, был написан 30 июня 1611 года. Но отдельные приговоры писались и раньше, в мае и июне. На одном из этих собраний ополчения были избраны правителями всего ополчения и всего Московского государства три воеводы: П. П. Ляпунов, И. М. Заруцкий и Д. П. Трубецкой, подписывавшие вместе все указы. Но даже за тяжкие преступления приговаривать к казни не могли и они. Для такого приговора нужно было постановление собора всего ополчения. – Прим. ред.] сказано ведь, что смертию казнить не то что старосты и головы не могут, а даже главные начальники всего ополчения – Ляпунов, Заруцкий или Трубецкой. Могут захватить, разобрать дело, а там на собор всего воинства поставить. Только собор смертью казнить может. Но казак на своем стоял. Уверял, что сам грамоту видал и своеручную подпись Ляпунова распознал. Михайла все не верил. Как же может Ляпунов один такой приказ писать, когда всем собором три правителя выбраны – Ляпунов, Заруцкий и Трубецкой князь? Не может того статься, чтоб такой важный приказ один Ляпунов подписать мог. Чего ж другие два правителя смотрят – Трубецкой и Заруцкий?

Гаврилыч сказал, что, верно, те и не знают: никогда бы Заруцкий не позволил так казацкими головами швыряться. Михайла говорил, что никогда и Ляпунов не пошел бы на то, чтоб своих товарищей обмануть. Ведь коли про такое дело войско узнает, сейчас собор соберут и Ляпунова прогонят из правителей. Но казак все на своем стоял. Сам грамоту в руках держал и подпись Ляпунова своеручную знает – сколько раз видал.

Гаврилыч того казака хорошо знал, говорил – врать не станет: старый казак. Кабы Михайла такое про Иван Исаича услыхал, он бы в тот же час к нему пошел и напрямик спросил бы. А Ляпунова, небось, не спросишь… А пошто? Неужто он, Михайла, трусит Ляпунова спросить, правда ль то, что про него говорят. Ну, так нет же, будь что будет, пойдет он к Ляпунову, – прогонит тот его, так тому и быть. Хочет он до правды дознаться, что бы ему за то Ляпунов ни сделал. Верил ему Михайла, хоть и знал, что Ляпунов не Болотников. А все-таки такое, чтоб казакам головы рубить, нет, этого быть не может. Спутали что-нибудь казаки. Проверить надо самому.

Михайла встал. «Тотчас и пойду», решил он. Вспомнился ему, правда, Сеченов. Ну и пускай. Не станет Сеченов его пускать, так Михайла ему в ухо даст и силой войдет. На минуту вспомнилась ему грамота в Нижний Новгород, но и это его не остановило. Возьмет он с собой грамоту и сразу Ляпунову отдаст, – пускай с кем хочет посылает, коли Михайлу схватит.

Михайла открыл котомку, нашарил грамоту и сунул ее себе за пазуху. Рука у него еще болела, но ходить он уже мог свободно. Когда он пошел к выходу, Гаврилыч спросил его с удивлением:

– Ты куда?

Михайла ведь еще никуда не ходил после болезни.

– Надобно мне, – буркнул Михайла И поспешно вышел.

В казачьем таборе шум был. На каждом перекрестке толпились казаки и что-то горячо обсуждали. То и дело Михайла слышал: «Прокопий» да «Ляпунов». Должно быть, про то самое судили. Ругали, видно, Ляпунова. Даи за дело, ничего не скажешь. Михайла ускорил шаги. Очень уж нетерпелось ему разузнать про тот приказ. Когда он вошел в ляпуновский стан, там тоже было неспокойно. Но он ни на кого не глядел, ничего не слушал. У ляпуновской палатки передняя пола была откинута, и внутри толпилось много ратников. Но никого из прежних ратников, даже Сеченова, не видно было.

– А Прокопий Петрович где? – спросил он одного из ратников у входа.

– Давно, знать, не бывал, – сказал тот. – Да Прокопий Петрович с коих пор в избу перешел. Михайла сразу вспомнил, как Ляпунову собирались ставить избу, когда они со Степкой из Москвы шли. Он повернулся и зашагал в ту сторону.

– Эй, ты! – крикнул тот же ратник. – Вряд ты Прокопия Петровича застанешь.

Михайла даже не оглянулся. Ну, не застанет, так подождет. Время у него есть.

Он скоро вышел из лагеря на дорогу к Москве. Вон она, изба-то. Ишь какую знатную избу поставили – в два сруба. Видно, сени большие, чтоб всех воевод у себя собирать.

Когда Михайла подошел ближе, он с удивлением увидел, что дверь на крыльце стояла настежь, ратников кругом мало, да и те какие-то перепуганные. Они смотрели в одну сторону, на Коломенскую дорогу, точно ждали кого оттуда.