Холоп-ополченец. Часть II

Очень жаловался Гаврилыч на Ляпунова. Вчера только Заруцкий собирал казачий круг и говорил, что Ляпунов уже написал приговор от всей русской земли. Скоро он прочитает его всему ополчению, – наверно, воеводы и бояре и служилые подпишут. Его приговор тем всем на руку. И бояре, и дворяне, и служилые получат поместья, и холопов за ними закрепят. А казакам ничего не будет. Ляпунов чего выдумал: сторонний кто подумает, что он об казаках радел. А он их вовсе перевести надумал. Старых казаков – будто как в награжденье за их службу – сравнял со служилыми людьми. Поместья им посулил, жалованье. А коли не по нраву им то, могут в войске царском служить, и от государства им и оружье будет, и денежная дача. А начальниками над ними московские воеводы будут. Какие ж они тогда казаки будут? И звания того не станет – служилые али ратники московские. Про других казаков, которые не так давно на поле выбежали [Ушли в Северскую Украину – Прим. ред.] из боярских поместий и с монастырских земель, вовсе ничего в приговоре не сказано. Им, стало быть, и награжденья не будет никакого. И про холопов тоже. Никакой им, стало быть, воли не будет.

Михайла сильно огорчился. Как же так? За что ж они кровь проливали? Пятый год бьются, а их опять боярам в кабалу вернуть хотят.

Гаврилыч стал ему говорить, что зря он к московскому царю, кто он ни будет, веру имеет. Сколько перебывало, а добра от них ни холопам, ни казакам никогда не было. Всегда они боярскую руку тянули. Еще кабы Болотников жив был, – может, его бы послушали. Боялись его бояре. Знали, что за ним и холопы, и казаки как один пойдут и, коли царь слова своего не сдержит холопам волю не даст и казаков обидит, – не видать тому царю покоя, всех холопов и казачье все войско Болотников на него поднимет. А как Болотникова убили, кто за них постоит? Ляпунов сам боярского рода и казаков не больно жалует. Пожарский, хоть и одобряют его, а все боярин, как ему без холопов обойтись. Вот и выйдет, что как ляхов прогонят да царя из бояр посадят, так прощай, воля.

Михайла слушал Гаврилыча, и все тяжелей у него на сердце становилось. Ляхов-то прогнать все одно надобно. Неужто поддаться им? Да и чего от них доброго ждать? Они со своими холопами, сказывают, хуже наших бояр лютуют. Чего ж кукушку на ястреба менять? А что после того будет, бог весть. Неужто новый царь не попомнит, что за русскую землю казаки да мужики больше всех крови пролили? Может, еще зря это Гаврилыч. Есть же совесть хоть и у князей.

Гаврилыч уговаривал его уйти с ним на Украину. По крайности, всем там воля. Но Михайла только головой качал. Не хотелось ему со своих мест уходить. Да и Марфуша как же? Неужто ее в казачьи курени везти? Да и не захочет она уводом уйти.

В одно утро, только что они с Гаврилычем поели похлебки с хлебом, входит к ним один старый казак, приятель Гаврилыча, он и раньше к нему часто захаживал. Михайла его давно заприметил. Разумный такой, тихий. А тут весь красный, заговорил – голос срывается. Гаврилыч испугался даже, спрашивает, что с ним, не побранился ли с кем? Он только рукой махнул и опустился на завалинку.

«Слухай, – говорит, якие у нас справы. И рассказывает, что Ляпунов новый указ написал. Приказывает всем, и воеводам, и старостам, и городским головам, коли где поймают казаков на грабеже, тут же на месте их рубить».