Холод и яд

– Точно, – поднял указательный палец папа. – Поэтому вытаскивать вас будет гора-аздо сложнее. Кто знает, в какие дебри вас занесло…

Варя в задумчивости покусала губы. Папина фраза резко повернула всю ситуацию на сто восемьдесят градусов. Все два дня Варя упрямо видела лишь одну сторону происходящего: она как настоящая подруга кидается в пучину, героически и самозабвенно. Вторая сторона, как обычно, оказалась менее приглядной: на самом деле, Варя, как безумец, без страховки ныряет на неизведанное дно чужих проблем.

«Правильно папа говорил, что жизнь как шахматы. Каждый шаг надо взвешивать и продумывать. И предполагать, что дальше», – вздохнула Варя, забираясь с книжкой на кровать.

В школу завтра она решила не ходить. Папа особенно против не был: лишь вздохнул, что раз Варя достаточно взрослая, чтобы самостоятельно разбираться с наркотиками, то проконтролировать свою успеваемость тоже сможет сама. А Варя почувствовала, что эти злосчастные пакетики будут преследовать её ближайший год.

Фил закипал. Внутри бурлило негодование, которое прямо-таки разрывало на мельчайшие частички. Руки сводило судорогой и отнюдь не от холода, хотя, наверное, и от него тоже. Фил скрипел зубами, жмурился и в безудержной ярости распинывал попадавшиеся под ноги льдинки и бутылки. В ожидании автобуса он успел покуролесить с парой ледышек, пока одна не влетела в чихуахуа, разодетую в розовый комбинезон. Писклявым лаем разразились и собачонка, и хозяйка, и Фил поспешил ретироваться на другую остановку. От неё даже до дома было ехать ближе.

В квартиру Фил вошёл, когда сумерки сгустились до невозможности. Наручные часы показывали половину восьмого: в такое время дома обычно не было никого, кроме него. Швырнув рюкзак в угол, Фил едва не споткнулся об обувную стойку. Это стало последней каплей. Фил дал волю самым яростным и грубым словам, которые роились в его голове целый день, начиная с сообщения Ильи. При Варе так выражаться не давало что-то, отдалённо напоминающее совесть: царапалось в сознании и шипело, что Варя будет не в восторге.

– Филипп, это что за гопнический сленг?

Фил подавился ругательством и обернулся на голос. Из своей комнаты показалась мама, облачённая в спортивный костюм с собранными в пучок светлыми волосами. Серо-голубые глаза её сверкали возмущением. Фил нервно хохотнул:

– П-привет. А ты что тут?

– Действительно: что же я делаю в своём доме?

– Я не в том смысле, – Фил бросил ненужную шапку на верхнюю полку шкафа и рассерженно взъерошил волосы. – Просто вас же обычно дома нет до ночи.

– Ты не ответил на мой вопрос, – скрестила руки на груди мама, хмурясь. – Почему ты позволяешь себе так выражаться, даже когда дома никого нет?

– Можно подумать, ты никогда не ругалась, – скривился Фил.

– Филипп!

– Ма! – Фил подхватил рюкзак и обернулся, замирая в двух шагах от мамы. – Не начинай, а! У меня и так проблем выше крыши, ещё твои воспитательные беседы вот уже где.

Фил бесстыже махнул ребром ладони под горлом и, игнорируя материнские восклицания, полные негодования, прохромал к себе. Рюкзак рефлекторным взмахом отправился в полёт через всю комнату и приземлился ровно на компьютерный стул (впрочем, он был огромным, туда только бы слепой не попал). Рубашка спланировала на спинку кровати. Фил запер дверь и с разворота врезал по груше отточенным приёмом. Закреплённая снизу и сверху чёрными гибкими палками, груша затрепыхалась и завибрировала. Фил отчаянно пинал её ногами, игнорируя тупую боль в голеностопе, бил локтями и кулаками, сквозь зубы со свистом выпуская пар ругательствами.

А потом, вспотевший и усталый, грохнулся на кровать, раскинув руки в стороны. Было тошно. Тошно лгать Варе, что они как-нибудь справятся, хотя на самом деле в его голове не было ни одного варианта. Вот совсем. Фил до последнего надеялся, что во всём виноват Илья, и каково же было его разочарование, когда он оказался невиновным. «Артемон… – Фил растёр ладонями лицо, смахивая капли пота. – Во что же ты вляпался? Как же тебе помочь? Что ж я за дерьмовый друг, что даже тебе помочь не могу!»

Хлопнула входная дверь. «Вот и все дома… Сейчас начнётся!» – Фил поднял руки над головой, рассматривая бинты, покрытые розоватыми разводами. Не то чтобы он был в восторге от боли в руках и ногах, просто другого способа успокоиться дома не знал. Отец года три назад вернулся домой раньше времени и застал Фила курящим. В тот день у Фила между большим и указательным пальцем появился выпуклый круглый шрам от сигареты, а в доме нашлись укромные места, где сигареты прятались едва ли не целыми блоками. И какое-то странное торжество накрывало Фила, когда отец проходил мимо очередного тайника, ничего не замечая.

Фил помнил себя лет с семи, и всегда они с отцом вели какую-то холодную войну. Когда в десятом классе Фил погрузился в изучение истории под бдительным контролем Артемона, то понял, что этот термин походит просто идеально: они с отцом по жизни мерились силами, не вступая в открытую конфронтацию.

– Филипп! – громогласный крик отца отдался тупой болью в затылке. – Открой немедленно дверь.