Холод и яд

– Так говоришь, как будто это только мне надо…

– А разве нет?

Илья и подумать не мог, что Родионов, такой, вроде бы, ясный и простой, может быть таким изощрённым садистом, постоянно наугад попадающим в мозоли. Или очень тонким психологом, считывающим в беспечных фразах всю нужную информацию. Руку закололо не то от мороза, не то от судороги, сковавшей на мгновение тело.

– Вещай, – милостиво бросил Илья.

Родионов предлагал смехотворно-унизительное: помириться с Филом и забыть о Лерке Зиминой. Как можно забыть о Зиминой, если она постоянно внедряется в его владения, лезет к парням из его банды, что-то вынюхивает и крутится сущей ищейкой. Как можно просить прощения у Шаховского за то, в чём Илья виноват-то не был. Подумаешь, подстава: ничто не мешало Филу состряпать что-нибудь подобное.

Это слишком невыгодная сделка. На такое Илья в жизни не пойдёт. Он сердито поднялся и одёрнул куртку. Они сидели и переливали из пустого в порожнее уже минут сорок. Пора решать.

– Нет, Родионов. Либо мы мирно расходимся здесь и сейчас безо всяких «но», либо ты получаешь неприятности.

– За мамину юбку прячешься? – хохотнул Родионов.

Кожа Ильи вспыхнула болезненно зудящими красными пятнами. Родионов методично нажимал на мозоли, то ли упиваясь своим знанием, то ли стремясь таким образом сильнее воздействовать на Илью. И то, и другое выглядело неправдоподобно и нелепо. Илья скрипнул зубами и с трудом сдержал полыхающий гнев, подавил судорогу и дрожь. Надменно выдохнул:

– У меня есть связи покруче. Эрик. Градов. – Артём даже бровью не повёл. – Ну же, Родионов, знай и люби свой город! Это ж крутой бизнесмен, а в девяностые – не менее крутой криминальный авторитет. Ещё всё время с Шаховским боролся. Забавно, правда?.. Он меня как сына любит, у него влияния… Немерено! С вами могут сделать, что угодно, если Я попрошу.

Илья замолчал, свысока поглядывая на Родионова. Качели протяжно стонали, как расстроенная скрипка. А потом Родионов вдруг рассмеялся чему-то и тяжело поднялся, словно накапливая силы. С головой захлестнуло жаркое предчувствие боя. Но он, впрочем, уже не пугал. Илья показал, кто сильнее, кто главнее, козырнул тем, чем, в общем-то, можно было и не козырять. Но внутри вместе с тревожным жаром расстелилась прохлада самоудовлетворённости. Когда Родионов подошёл почти вплотную, глядя болотными глазами свысока, Илья дерзнул усмехнуться.

Снова он вышел победителем.

Родионов смотрел на него долго, внимательно, склоняя голову то влево, то вправо, как умный сокол. А потом хохотнул в сторону, утерев нос:

– А я ещё думал, что с тобой по-человечески можно. – Развернулся и практически выплюнул в лицо. – Да пошёл ты.

***

Илья замолчал, небрежно поигрываясь маленькой ложечкой. Варя мрачно воткнула вилку в салат. Какие-то тускло-зелёные листья лишь приминались, но не протыкались. «Отвратно», – выдохнула в сторону и замерла. Фил сидел, как неживой. Только пальцы его автоматически прокручивали квадратную железную зажигалку, и на всю кофейню равномерным боем маятника разносилось: «так.так.так.так».

Зато наконец-то можно было прочесть чёрную, кривую, словно бы выцарапанную чьей-то рукой, гравировку «to be who you really are». «Знать бы ещё, кто мы, – беззвучно хмыкнула Варя, переводя взгляд на Илью. – Он вроде противный, а вроде и… Ничего такого. Веснушки прикольные».

– Это всё? – голос Фила был ничуть не более живым, чем его владелец: хриплый и убитый.

Илья кивнул:

– Честно. Я Родионова не трогал.

– Неужели и родакам ни слова? А рожу свою объяснил как? Тридцать раз подряд в фонарный столб врезался? Сослепу, – Фил криво и абсолютно невесело усмехнулся; его лицо исказил оскал.

Илья негодующе заиграл желваками и болезненно скривился, но промолчал. Как будто ему на мозоль наступили. Издёвка Фила была абсолютно справедливой. В процессе рассказа Илья если не завирался, то захлёбывался собственным пафосом – точно. Он не диалог им пересказывал – он воспевал своё влияние, свой авторитет в узких кругах, свою силу, строящуюся на знакомых. «Наверное, его тоже родители давят, – Варя наколола на вилку ярко-алую дольку помидора черри. – Как Фила. Как хорошо, что у меня не так».

Варя доедала салат, парни молча старались выжечь друг друга взглядами.

Было неприятно. Варя ощутила вдруг себя до глупости упрямой и самонадеянной. Ну в самом деле, как можно было рассчитывать, что подросток, в сущности, мало отличающийся от них с Филом (а кое в чём и уступающий им), из идейных соображений вдруг решит подставить Артёма так плотно и бесповоротно. Версия, получившая какое-никакое подтверждение вероятной связи Ильи и полиции в виде некоего Эрика Градова, вдруг вот так рухнула. Обидно.

Варя поморщилась, отодвигая на край тарелки вялый салат. В душе закопошилось, завибрировало ожидание чуда: новой версии.