Хочу быть как ты

На это я не знал, что ответить, да и Витя вернулся – увидел на ветке мандарин и потянулся за ним. При Вите ни мне, ни мальцу не захотелось продолжать дискуссию.

Гарики тем временем завершили свою грядку и пошли по нашей – нам навстречу. Вскоре произошла смычка. Малец куда-то пропал.

– Что, начинаем следующую? – сказал толстый Гарик.

– Без меня! – ответил Витя.

– Как же так?.. – стушевался Гарик.

– Да в гробу я видел тут надрываться за копейки! – гордо ответил Витя. – Да лучше я поеду в Казахстан, где за те же пятнадцать рублей ни хера не будешь делать и с утра до вечера проходишь сыт и пьян.

– При чём тут Казахстан? – пожал плечами Гарик. – Ну ладно, как скажешь.

– Ничего-ничего! – поспешил я встрять. – Справимся втроём! Без проблем!

Мы начали новую грядку, а Витя отправился бродить по плантации, собирая мандариновый урожай. Видимо, жрать их он уже не мог и собирал в полиэтиленовый пакет, чтобы унести с собой. Мы дошли до середины, когда он подошёл к нам и уже собирался что-то мне сказать, заранее растягивая губы в глумливой улыбке.

– Шевроле, – опередил я его.

– Что шевроле? – не понял Витя. – Что это значит?

– Это значит иди в жопу, – сказал я. – Не мешай.

Витя обиделся и ушёл в лагерь.

Где, надеюсь, с этих мандаринов обосрался.

* * *

Обед мы дружно пропустили, а когда вернулись в лагерь, до ужина было ещё далеко. Я зашёл к Гарикам, где накатил – чего уж там – ещё стаканчик и получил пятнадцать рублей – снова трёшницами. Настроение моё, по сравнению с утренним, заметно улучшилось – и пахота на плантации закончилась, можно отдыхать целую неделю, и Вити рядом нет, и деньги карман согрели, и солнце выглянуло, хотя теплее не стало.

– А почему трёшницами? – спросил я. – Это такая армянская валюта?

– Это такая стандартная такса за койку для отдыхающих – три рубля, – пояснил Гарик. – Он их по осени в банку закатывает, а весной с нами расплачивается.

Эдуард где-то шлялся, чему я был только рад: не хотелось мне прямо сейчас усаживать себя за французский, а хотелось лечь, зарыться в Достоевского и пребывать в неподвижности, пока утомлённые члены не воспрянут к новой жизни. От дальнейшей выпивки я отказался с лёгким сердцем, спустился с крыльца и наткнулся на Зинаиду Максимовну.

– Молодой человек, – сказала старушенция с заговорщицким видом. – Не хотите принять горячий душ?

Твою же мать!!!

Мои размягчённые мозги заработали в бешеном темпе, оценивая – да-да, не смейтесь – сексуальную составляющую этого вопроса. Я помотал башкой, чтобы сбросить наваждение. Во что я превращаюсь, спросил я себя. Пара часов в обществе этого озабоченного идиота – и я сам становлюсь маньяком. Конечно, сексуальная составляющая данного вопроса по стобалльной шкале – ноль процентов.

– А что, возможно такое чудо? – спросил я.

Зинаида Максимовна обернулась по сторонам и прошептала:

– Да, запустили душ на пищеблоке. Это, конечно, не для всех, но вы много работаете… И потом – мы же видим, как вы каждый день моетесь в море!..

– Так я зайду?

Я помчался к себе за свежей майкой и трусами. Такой праздник, такой праздник.

Из душа я вышел другим человеком. В-первых, чистым. Это герои Достоевского за весь сюжет ни разу не помылись, а я так не мог. Во-вторых, мирным, исполненным любови и ощущением гармонии, которую сам же и излучал направо и налево. По этому поводу я решил, что не худо было бы заглянуть к Гарикам и принять, пожалуй, ещё стаканчик. Говорил же генералиссимус Суворов своим солдатам: «После бани ружжо продай, а выпей».

Из комнаты 29 доносился шум ссоры. Я остановился на пороге – внутри помещения красный Витя что-то возмущённо орал и топал ногами, обутыми в щегольские сапоги с отворотами.

– Шо такое? – спросил я, всё ещё миролюбиво.

– Денег хочет, – сказал толстый Гарик, пожав плечами. – А я ему разъясняю, что он своё мандаринами получил.

Витя снова поднял ор.

– Дать ему в пятак, да и все дела, – произнёс тощий Гарик.

– Попробуй, сука! – завопил Витя. – Я сейчас иду в милицию и всё им рассказываю! Про незаконные посадки плодоносящих культур, нетрудовые доходы и использование рабочей силы!

– Круто, – толстый Гарик усмехнулся. – Представляю себе, как вся милиция города Пицунды срывается с места и бежит арестовывать Алика за нетрудовые доходы.

– По-моему, всё-таки стоит дать ему в пятак, – продолжал бубнить тощий Гарик.

– Витя, иди отсюда к ебенематери, – сказал толстый Гарик. – Не будет тебе денег. Ты их не заработал.

– Значит, так? – совсем распалился Витя.

– Ага, – лениво сказал Гарик.

Тут Витя схватил сумку, стоявшую под столом, и швырнул её об пол. В сумке отчаянно звякнуло, и на полу стала образовываться тёмная лужа.

– Ну, теперь мы в расчёте за мою работу на огороде! – торжествующе воскликнул Витя.

Тут уже толстый Гарик вскочил с места.

– Да я тебе эту сумку сейчас на башку надену! – заорал он. – И перемешаю вместе с осколками!

Тощий Гарик обхватил его сзади.

– Тихо, тихо, – сказал он. – Это говно того не стоит.

Будто не он только что призывал дать засранцу в пятак.