Хочу быть честным

Мне было уже все равно. Делайте, что хотите, и я буду делать, что хотите, – так будет спокойней.

Я вышел из кабинета. В приемной толкалось много народу. Секретарша Люся бойко стучала по клавишам машинки – печатала акт сдачи-приемки объекта. Возле нее на стуле сидел Сидоркин и объяснялся Люсе в любви.

– Значит, не пойдешь за меня замуж? – спрашивал он с самым серьезным видом.

– Нет, – ответила Люся, – ты уже старый и худой.

– Это хорошо, – сказал Сидоркин. – Помру, скелет сдашь в музей – большие деньги получишь.

– Ты чего здесь торчишь? – спросил я его.

– Богдашкина жду. Поговорить надо, хороший он больно уж человек.

В это время в приемной появился Дроботун – представитель райисполкома, бессменный председатель всех комиссий по приемке зданий. Я его не видел месяца три. За это время он еще больше погрузнел, раздался в плечах, и его военный костюм, в котором он несколько лет назад вышел в отставку, уже расползался по швам. В руках он держал тяжелую от дождя плащ-палатку.

Дроботун кивнул мне и Сидоркину, потом посмотрел, что печатает Люся.

– Готово уже? – спросил он.

– Сейчас будет готово, – ответила Люся. – Оценку поставим сейчас или потом сами напишете?

– Давай сейчас, – сказал Дроботун. – Чтобы не от руки. Официально. Пиши: «Здание принято с оценкой «хорошо».

– А может, оно сделано на «отлично»? – спросила Люся.

– Такого не может быть, – уверенно сказал Дроботун. – На «отлично» Растрелли делал или Росси какой-нибудь. Сейчас все делают на «хорошо».

21

Вскоре пришли еще двое – члены приемной комиссии. Санинспектор, маленький, худой человек с впалой грудью и золотыми зубами, и представитель райкома комсомола, какой-то студент. Должен был прийти еще один представитель от какой-то общественной организации, но Дроботун его дожидаться не стал.

– Ладно, – сказал он, – захотят – потом подойдут. Праздник на носу, жена велела продуктов купить.

– Мне бы тоже поскорей, – откровенно сказал санинспектор. – Костюм надо взять из химчистки.

Студенту, видно, ничего не надо было, он промолчал. Мы вышли на улицу. Дождя не было, но он мог вот-вот пойти: низкие тучи неслись над землей. Было холодно. На пустыре глинистая почва размокла, пришлось идти в обход по асфальту. Дроботун в развевающейся плащ-палатке шел впереди, глядя под ноги и осторожно огибая сиреневые от машинного масла лужи. Я смотрел на его чистые ботинки с войлочным верхом и подумал, что Силаев был прав: ботинки председатель комиссии пачкать не захочет.

Мы подошли к дому и остановились. Плотники уже разобрали забор, дом виден был от дороги, он блестел свежей краской и вымытыми окнами.

– Снаружи вроде бы ничего, – сказал Дроботун, – посмотрим, как-то там внутри.

– А это что? – показывая пальцем на стены, спросил студент, который до сих пор молчал.

– Где? – спросил Дроботун.

– А вот трещина. Выходит, не успели построить дом, а он уже треснул.

Мы не сразу поняли, в чем дело, а когда поняли, Дроботун переглянулся с санинспектором, и оба они снисходительно улыбнулись.

– Это не трещина, – мрачно сказал я. – Это осадочный шов.

Парень смутился, покраснел, но сказал очень строго:

– Проверим. Покажете потом проект.

Я понял, что хлопот с ним не оберешься.

Так оно и получилось. Пока мы ходили по первой секции, где было, в общем, все в порядке, студент куда-то сбежал. Мы ходили втроем. Дроботун рассеянно тыкал пальцем в стены, смотрел окна, двери. В одной квартире он показал мне на мокрый пол.

– Надо было раньше поливать, – хмуро сказал Дроботун, – чтоб успел хоть немножко высохнуть.

Это была работа Писателя. Попался бы он мне сейчас на глаза, я из него душу бы вытряс.

Санинспектор занимался своими делами: смотрел кухни, ванные, уборные, дергал ручки спускных бачков. Полы и двери его не интересовали.

Мы обошли все этажи, и я предложил председателю и санинспектору посмотреть вторую секцию. Предложил я это просто для очистки совести, наверняка знал, что они откажутся.

– Чего там смотреть? – сказал Дроботун. – Все ясно. Где акт?

Я вынул акт, сложенный вчетверо, из кармана. Я уже думал, что сейчас все кончится, и обрадовался. Если уж я не могу делать все как полагается, так пускай хоть будет меньше возни.

В это время открылась дверь, в комнату, где мы находились, вошел студент, мокрый с ног до головы, в ботинках и брюках, облепленных грязью.

– Опять дождик пошел? – глядя на студента, насмешливо спросил Дроботун.

– Я был во второй секции, – отдышавшись, сказал студент.

– Ну и что?

– Ничего. Все плохо. Дом принимать нельзя.

– Так уж и нельзя? – переспросил Дроботун.

– Нельзя, – уверенно сказал студент. – Я акт не подпишу.

– Подпишешь, – сказал Дроботун.

– Да вы пойдите посмотрите, что там творится.

Дроботун посмотрел на свои ботинки, потом на санинспектора.

– Придется идти, – сказал санинспектор, хотя тоже был недоволен этим.

Мы вышли на улицу. Вдоль стены от первого подъезда ко второму были положены кирпичи, но расстояние между ними было слишком велико. Дроботуну сохранить ботинки не удастся, это было понятно сразу. Студент, которому терять было уже нечего, уверенно плыл впереди.