Хочу быть честным

Ничего страшного во второй секции не было – обычная наша работа. Кое-где двери не закрывались.

– Вот, – сказал студент, – двери не закрываются.

– Сырость. Поэтому не закрываются, – пояснил Дроботун.

– Если бы одна дверь… – сказал студент.

– Сырость на все двери действует сразу, – заметил санинспектор. Ему-то уж до дверей было меньше всех дела. Он думал, наверное, о химчистке, в которой после двух часов будет такая очередь, что не достоишься.

– А теперь поднимемся выше, – сказал студент. Он говорил уже так уверенно, словно был самым большим нашим начальником. Он пошел впереди, перепрыгивая через ступени, мы не спеша плелись следом.

– Карьерист, – глядя студенту в спину, тихо сказал Дроботун. – Такой молодой, а уже выслуживается.

– Смолоду не выслужишься, потом поздно будет, – деловито заметил инспектор.

Студент вывел нас на балкон четвертого этажа и толкнул сильно балконную решетку. Она оторвалась от бокового крепления и закачалась. Это была та самая решетка, которую варил Дерюшев.

– Вот видите, – сказал студент торжествующе и посмотрел на Дроботуна. Тот нахмурился.

– Это уже непорядок, – сказал он. – А вдруг кто свалится? Подсудное дело. Пускай сегодня же приварят.

– Потом подпишем акт, – добавил студент.

– Акт подпишем сейчас, – сказал Дроботун. – Решетку он приварит.

– А двери? А окна? – сказал студент.

– Это ерунда, – сказал Дроботун. – Подсохнет – и все будет нормально. Ты уж хочешь, чтоб вообще все было без придирок. А сроки у него какие?

– Сроки, – сказал студент. – Все гонят, лишь бы сдать дом, а потом сразу же в капитальный ремонт. Раньше дома строили вон как. По пятьсот лет стоят.

– Раньше на яичном желтке строили, – заметил Дроботун. – А теперь мы яичницу сами есть любим.

Разговор принимал отвлеченный характер. Я стоял в стороне, как будто меня это все не касалось. Я был зол на Дроботуна. Ему до этого дома нет никакого дела, важно поскорее отделаться и сообщить начальству, что все в порядке. Я так разозлился, что мне было уже наплевать на все, что будет потом. В конце концов, и с семьей можно уехать в Сибирь. Поэтому, когда Дроботун предложил мне подписать акт, я отказался.

– Ты что, шутишь? – удивился Дроботун.

– Не шучу, – сказал я. – Он прав. Дом сдавать еще рано.

– Да ты понимаешь, что говоришь? Это ж будет скандал. Уж во все инстанции сообщили, что дом сдается. Подарок комсомольским семьям.

– Он прав, – сказал я, – такой подарок никому не нужен.

– Да, вообще-то, может, и нужен, – вдруг засомневался студент. Должно быть, он пожалел меня.

– Выйди, – строго сказал ему Дроботун, и студент вышел.

Некоторое время Дроботун молча стоял у окна и ковырял ногтем замазку.

– Ну чего ты дуришь? – сказал он. – Ты представляешь, чем дело пахнет? Давай быстро подписывай, а мы тоже подпишем. Студент тоже подпишет.

На какую-то секунду я заколебался, но потом меня понесло.

Я подумал: «Будь что будет, подписывать акт я не стану. В конце концов, хорошая у меня работа или плохая – она единственная. И если эту единственную работу я буду делать не так, как хочу и могу, зачем тогда вся эта волынка?»

– Вот что, – сказал я Дроботуну, – вы идите, а дом я пока сдавать не буду. Встретимся после праздника.

Он посмотрел на меня и понял, что дальше спорить со мной бесполезно.

– Как хочешь, – сказал он, – тебе же хуже.

22

В контору я пошел не сразу, сначала заглянул в прорабскую. Там сидели все рабочие, они курили, переговаривались, ожидали меня. При моем появлении все замолчали и повернули головы ко мне.

– Ну, чего смотрите? – сказал я, остановившись в дверях. – Идите работать.

– Значит, объект не приняли? – спросил Шилов.

– Не приняли.

– Почему?

– Потому что надо работать как следует. Собери сейчас плотников, пусть обойдут все квартиры и подгонят двери. Не успеют сегодня, будем работать после праздника до тех пор, пока не сделаем из дома игрушку. Дерюшев, ты ту решетку так и не заварил?

– Я заварил, – сказал Дерюшев неуверенно.

– Так вот пойди еще раз перевари. А я потом проверю.

Зазвонил телефон. Я попросил Шилова снять трубку.

– Алло, – сказал Шилов. – Кого? Сейчас посмотрю. Силаев, – шепнул он, прикрыв трубку ладонью.

– Скажи: ушел в контору, сейчас будет там, – сказал я.

Пока я дошел до конторы, Дроботун уже, наверное, успел туда позвонить, там поднялся переполох. Секретарша Люся куда-то звонила, просила отменить какой-то приказ. Возле нее стоял Гусев и спрашивал, как же теперь с очерком, который уже набран.

– Может, мне поговорить с Силаевым, он даст кого-нибудь другого?

– Конечно, – сказал Сидоркин, который все еще здесь крутился в ожидании Богдашкина. – Тебе ведь только фамилию заменить, а все остальное сойдется.

– У хорошего журналиста все, если надо, сойдется, – сказал Гусев, глядя куда-то мимо меня, как будто меня здесь не было вовсе.

– Силаев у себя? – спросил я у Люси.

– У себя. Он ждет вас, – сухо ответила Люся.

Разговор с Силаевым не получился. Как только я вошел, он стал на меня топать ногами и кричать, что я подвел не только его, но и весь коллектив, что теперь нам не дадут ни переходящего знамени, ни премий и вообще райком сделает свои выводы.