Хочу быть честным

Поймав себя на этой мысли, я удивился. Что это значит? Я стал хуже относиться к Розе? Или лучше к Клаве? Я даже испытывал угрызения совести и подумал, не догнать ли и не вернуть ли мне ее. Но, прикинув примерно, что она уже далеко (может быть, подходит к остановке), я сообразил, что бежать надо будет слишком быстро. Бежать мне, понятно, не хотелось. «Завтра позвоню, извинюсь», – решил я.

И как был, в пальто, прилег на кровать.

19

Потом мне надоело лежать, и я вышел на улицу. Дождь перестал, но все равно было холодно и сыро. На другой стороне улицы в забегаловке горел свет. Там была одна только Зоя. Она протирала вилки и ложки и собиралась уходить. Увидев меня, она удивилась.

– Что-то вы вечером к нам первый раз, – сказала она. – Видно, жена не хочет готовить.

– У меня нет жены, – сказал я.

– Рассказывайте, – кокетливо засмеялась Зоя. – Все мужчины говорят – нет, а потом оказывается – у него и жена, и дети.

– У меня нет жены, Зоя, – повторил я. – И детей тоже нет.

В забегаловке ничего не было, кроме холодных котлет.

Расплачиваясь, я вместе с деньгами вытащил из кармана билеты и только сейчас вспомнил про кино.

– Зоя, в кино хотите сходить? – неожиданно для самого себя предложил я.

– Я бы с удовольствием, – сказала Зоя, – но вы, наверное, шутите.

– Да нет, Зоя, серьезно, – сказал я. – Вот билеты.

Зоя согласилась. Мы вышли вместе, и я помог ей запереть дверь. До начала сеанса оставалось около часа, и мы решили побродить по улице.

Я не знал, с чего начать разговор, и спросил:

– Зоя, а что вы делаете в свободное время?

– Когда как, – сказала Зоя. – Иногда с девочками на танцы хожу или в кино. А то просто сижу дома, выражения переписываю.

– Что?

– Выражения. Ну вот знаете, например, такое выражение: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»? Это Долорес Ибаррури сказала. Или вот выражение Гюго: «Жизнь – цветок, любовь – мед из него». У меня этих выражений уже целых два альбома есть. Если иметь их много, никаких книжек читать не надо!

– Скажите! Это интересно… – сказал я. – Значит, вы храните в этих альбомах всю мудрость в чистом виде?

– В чистом, – согласилась она. – Вы знаете, у меня почерк очень красивый, хотя даже среднюю школу я не закончила. А вот у моей сестры высшее образование – учительница она, – так вы не поверите, как напишет что-нибудь, сама не разберет. А у вас высшее образование?

– Да вроде бы высшее, – сказал я.

– А правда, что вы очень сильный?

– С чего это вы взяли?

– А мне один мальчик рассказывал. Он с нашей поварихой дружит. Говорит, что с вами вместе работает. Его Сашей зовут.

– Не знаю, – сказал я, – со мной много Саш работает. Как фамилия?

– Фамилию не помню. Русый такой, волосы длинные-длинные.

– А, – догадался я, – Писатель?

– Как, он разве писатель? – удивилась Зоя.

– Ага, – сказал я. – Писатель. Знаешь что, давай будем на «ты». Так как-то проще. Правда?

– Правда, – согласилась она. – Лучше дружеское «ты», чем холодное «вы».

– Вот именно, – сказал я. – И так холодно. Давай зайдем в фойе. Погреемся, журнальчики посмотрим.

Она согласилась. Мы вошли. Посмотреть журнальчики нам не удалось, в фойе выступал режиссер, поставивший эту картину. Стоя у стены, мы слушали его. Режиссер рассказывал, как был поставлен фильм, как героически работал весь съемочный коллектив, какие надежды они возлагали на эту работу. В конце своей речи он сказал:

– Если наш фильм заставит вас над чем-то задуматься, если, посмотрев его, вы станете хоть чуточку лучше и умнее, мы будем считать, что наша задача выполнена.

Ни лучше, ни умнее после этого фильма мы не стали.

Когда мы шли из кино, Зоя долго молчала и вздыхала, думая о чем-то своем. И наконец спросила:

– Женя, а что такое любовь?

– Не знаю, – сказал я.

Она вздохнула и сказала задумчиво:

– Любовь – это бурное море, любовь – это злой ураган.

Я с ней согласился.

Мы дошли до ее дома. Я быстро попрощался и ушел, решив, что теперь придется завтракать в другой забегаловке.

20

И вот наступил этот день, которого все ждали в нашем управлении. Утром меня вызвал к себе Силаев. Он сказал, что приказ о моем назначении утвержден и что после праздника я могу принимать дела. С Клавой я до сих пор не помирился. Настроение у меня было отвратительное, мое назначение меня не радовало.

– Ну что, Евгений, выходишь в люди, – бодро сказал Силаев. – Скоро вообще большим человеком будешь. Сегодня сдашь дом, а после праздника примешь дела. Ты чего хмуришься?

– Сами знаете чего, – сказал я. – Халтурить не хочется.

– Что делать? – сказал Силаев. – Не всегда мы можем делать то, что хочется. Райком требует сдать – и против него не попрешь. Теперь такое дело. Первая секция у тебя вроде бы лучше всех отделана?

– Вроде.

– Ну вот. И асфальт возле подъезда есть. А возле других нет.

– Ну и что же? – не понял я.

– Да как же – что? Первый день на стройке, что ли? – Силаев развел руками. – На улице грязно, а комиссия придет в ботиночках, люди интеллигентные.

– Думаете, по грязи не захотят ходить?

– Не захотят, – уверенно сказал Силаев. – Я их знаю. Сам такой.