Хмельницкий. Дума о гетмане Богдане

Да, в Москве считали и даже периодически провозглашали, что польские короли и литовские князья не являются природными господами Западной Руси, и что эти земли — наследственное владение русских государей, Православной церкви оказывалась помощь[92], однако практических шагов по их возвращению давно не предпринимали. А более предпочтительным направлением приложения сил ещё со времён царя Иоанна IV многим в русском руководстве виделась не Малая Русь, а Прибалтика и литовские земли (Белая Русь). А царя Алексея Михайловича и патриарха Никона больше занимала вселенская задача покровительства мировому православию и защиты православных от турок-магометан. Захвата русских земель Польши в Москве не готовили и не планировали, предпочитая защищать права тамошних православных дипломатическими способами, которые у России имелись[93]. Лишь с 1653 года, когда стало понятно, что посреднические дипломатические усилия не приводят ни к чему, а положение восставших ухудшается, Москва берёт курс на вооружённую поддержку последних.

В январе 1653 года старшинская рада принимает решение продолжать войну с Польшей и снова просить царя принять Войско Запорожское «под свою государеву крепкую державу», что и сделало очередное отправленное в Москву посольство. В конце июня — начале июля на казачьей раде, хоть и не без труда, было принято решение отклонить предложение султана о принятии казаков с их территориями в турецкое подданство. А в Москве 25 мая 1653 года открылась работа всесословного Земского собора, решавшего вопрос о том, что делать с Войском Запорожским и Малой Россией (то есть, вопрос о войне с Польшей). Соборное мнение об их принятии в состав России было утверждено 1 октября, когда окончательно стало ясно, что дипломатические механизмы решения конфликта исчерпаны, и поляки не желают решать его миром. Уже в июле посольство Артамона Матвеева впервые заявило гетману Богдану Хмельницкому и генеральному писарю Ивану Выговскому о возможности принятия Войска Запорожского в русское подданство, а 22 июля Войско было уведомлено о согласии царя принять их под свою руку[94].

Въезд Богдана Хмельницкого в Киев (1648 г.)

Как подведение итогов, в Малую Русь было направлено большое посольство во главе с ближним боярином Василием Бутурлиным, окольничьим Иваном Алферьевым и думным дьяком Ларионом Лопухиным в составе 40 вельмож и 200 стрельцов. 8 января 1654 года в Переяславле состоялась старшинская рада, одобрившая решение «идти под высокую государеву руку». Днём ранее Хмельницкий и Выговский в беседе с Бутурлиным охарактеризовали это так: «Милость де Божия над нами яко же древле при великом князе Владимире, так же и ныне сродник их, Великий Государь, Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, всея Русии Самодержец призрил на свою Государеву отчину, Киев, и на всю Малую Русь милостью своею»[95]. Сказано это было не только для «констатации факта», и не для того, чтобы польстить московской стороне: это отражало распространённое в малороссийском обществе понимание происходящего.

Исторические и этноконфессиональные аргументы гетман привёл и 8 января на Генеральной раде, на которой присутствовали «люди разных чинов» и делегаты от всех полков. Сказав о том, что освобождение от «врагов, гонящих церковь Божию», произошло по воле Бога, он обрисовал обстановку: «уже шесть лет живём без Государя в нашей земле и в беспрестанных бранех и кровопролитиях с гонители и враги нашими, хотящими искоренити Церковь Божию, дабы имя Руское не поманулось в земли нашей, что уже вельми нам всем докучило, и видим, что нельзя нам жити боле без Царя»[96].

Слова гетмана подчеркнули отсутствие в массовом сознании мысли о возможности и законности строить своё казачье «государство» вне подданства «законным» государям. А таковых было четыре. И их кандидатуры (с аргументацией по каждой) были перечислены Хмельницким — по аналогии с выборами князем Владимиром веры. Трое — «цари» турецкий и татарский, и польский король — были признаны негодными по причине их религии и политики в отношении Православной церкви и русского народа. Хмельницкий призвал присягнуть за «Православного Християнского Великого Государя, Царя Восточного», который «есть с нами единаго Благочестия, Греческаго закона, единаго исповедания, едино есми тело Церкви с Православием Великия России, главу имущее Иисуса Христа».

Гетман не был подобострастен — он даже покритиковал царя за то, что тот долго оставлял их просьбы без ответа, «шесть летних наших молений безпрестанных не презривши». Но именно царь был единственным спасением для Малой Руси. «Той Великий Государь Царь Християнский, — говорил Хмельницкий, — сжалившися над не терпимым озлоблением Православныя Церкви в нашей Малой России…, теперь, милостивое своё Царское сердце к нам склонивши, своих великих ближних людей к нам с Царскою милостью своею прислати изволил, котораго естьли со усердием возлюбим, кроме Его Царския высокия руки, благотишнейшаго пристанища не обрящем».