Хмельницкий. Дума о гетмане Богдане

К этому следует добавить, что несмотря на весьма отрицательную в прошлом репутацию Яна Казимира вскоре после его избрания среди “русского” населения Речи Посполитой стали распространяться представления, что он был возведен на трон при поддержке казаков и стоит на их стороне в их войне с панами. Так, 5 марта 1649 г. посадский человек, ездивший в Вильно взимать долги, рассказывал воеводе Вязьмы, что “обирали на королевство королевича Казимера запорожские черкасы да купецкие люди черные, а панство, де….его на королевство немногие обирали, и ляхи, де, ево, Казимера, не слушают”. Когда “ляхи”, не дождавшись окончания срока перемирия, начали военные действия против казаков, то король “писал” к польскому гетману, “чтоб он ляхов из обозу всех роспустил по городом и крестиян бы не воевал, и тот, де, гетман и ляхи королевского приказу не послушали”. 16 марта московские купцы, ездившие в Вильно, также сообщали Вяземскому воеводе: “А королю, де… Казимеру ляхи непослушны, что король стоит за Белую Русь” [14. 1649 г. № 1. Л. 44–45].

Это — записи слухов, имевших хождение на территории Белоруссии, но нет сомнений, что подобные слухи были распространены и на украинских землях. Свидетельством тому может служить известный рассказ лекаря Луки Климовского из Прилук о некоторых событиях, последовавших за заключением Зборовского мира. Хорошо известно, что тайным условием мирного договора было согласие властей Речи Посполитой на то, чтобы крымская орда на обратном пути беспрепятственно брала ясырь на украинских землях [12. Ч. 3. С. 208–209]. В рассказе Луки Климовского читаем, что “велел король татаром вместо заплаты те городы воевать, которые по сю сторону реки Вислы в маетностях тех панов, которые ему, королю, сперва были непослушны, гетмана корунного Фирлея и князя Вишневецкого, и Доминика /Заславского/ и Корецкого, и Збаражских князей, за то, что от их задору и налоги та война с черкасы и зачелась”. Ведь “велел он, король, им с черкасы миритца, и они, де, ево ни в чем не послушали”. После этого “князь, де, Еремей Вишневецкой писал х королю с невежеством, что он, де, Вишневецкой за то разоренье учнет с ним, королем, битца и король, де, писал к черкаскому гетману к Богдану Хмельницкому, чтоб он шол к нему, королю, с черкасы и с татары на помочь”. Рассказ заканчивался словами: “И впредь, де…. чаят он у короля с поляки, что в Збораже сидели, розратья” [19. С. 347–348][63]. В этом рассказе Ян Казимир выступает как правитель, который не только стоит на стороне казаков, но и готов вместе с ними карать не подчиняющихся его власти магнатов.

Тогда же появились связывавшиеся с особой Яна Казимира слухи о том, что он примет «русскую веру» и сделает столицей Речи Посполитой Киев [4. Стб. 297. Л. 78]. В сентябре 1649 г. распространился и слух о том, что Вишневецкий «короля польского Яна Казимера убил, сшодшись оманом до смерти” [6. Т. II. № 115. С. 253].

Распространение всех этих слухов показывает, что вплоть до конца 1649 г. надежды на то, что с помощью короля и в сотрудничестве с ним удастся преобразовать Речь Посполитую в государство, где главная роль будет принадлежать «русскому народу» и его наиболее политически активной части — казачеству, а сам его глава будет «королем русским», еще продолжали сохраняться в какой-то части украинского общества.

Польский король Ян II Казимир Ваза (1609–1672).

Вместе с тем в этих слухах все более заметно выступает понимание того, что король, хотя у него, по мнению рассказчиков, самые добрые намерения, по существу, бессилен, власть в государстве находится в руках враждебных казачеству магнатов, и он не в состоянии подчинить их своей воле. Между тем, надеясь на поддержку монарха, казаки, как представляется, видели в нем как бы символ тех сил, которые, по их мнению, имелись в Речи Посполитой, сил, которые были дружественны по отношению к «русскому народу” и в сотрудничестве с которыми можно было бы изменить сложившиеся в этом государстве враждебные по отношению к казакам порядки. Ход событий приносил все новые доказательства того, что подобных сил в Речи Посполитой нет, а в этих условиях личность монарха, вера в его добрые намерения уже не могли иметь для казаков прежнего значения.