Ханский ярлык

   — Я думаю, надо предупредить Михаила Ярославича.

   — Я тоже, — согласился Константин, не имевший привычки возражать старшему брату.

И уже на следующий день поскакал из Суздаля в сторону Твери поспешный гонец с тревожной грамотой:

«Михаил Ярославич, из Орды воротился Юрий, князь московский, породнившийся ныне через жену с Узбеком. Грозится поднять на тебя всех князей от Суздаля до Костромы. Вчера потёк к брату в Переяславль, оттуда пойдёт на Ростов и Углич. Не пора ли унять молодца? С ним пока лишь около двухсот татар и посол Узбека, некий Кавгадый, который пока отмалчивается. Стерегись, князь. Александр, Константин».

Встреча братьев Даниловичей в Переяславле была искренне трогательной. Князя Ивана даже слеза прошибла.

   — Уж и не чаял зреть тебя, — говорил он, обнимая брата. — Сказывали, хан на тебя великий гнев положил.

   — Было, Ваня, всё было. Голова моя, считай, на волоске висела, готовился уж постриги в святой ангельский чин вершить, собороваться. Ан мимо, — улыбался Юрий Данилович, оглаживая лицо брата. — А ты-то, ты-то, Ваня, забородел, взматерел.

   — Я уж, брат, и отцом стал в твоё-то отсутствие.

   — Да ну?

   — Сыну Семёну[210] уж год исполнился.

   — Обскакал, обскакал старшего брата, — засмеялся Юрий и шутливо погрозил брату. — Нехорошо, Ваня. Я только женился, а ты уж и сыном обзавёлся. Кажи жену свою, кажи.

   — Лена, — позвал князь Иван. — Лена, иди к нам.

В горнице появилась молодая княгиня с мальчиком на руках.

   — Во, пожалуйста, люби и жалуй.

Юрий Данилович обнял смущённую женщину вместе с ребёнком. Мальчик напугался, заплакал.

   — Эге, ты что ж, родного дядю не узнал? — засмеялся Юрий, ущипнув малыша за щёчку.

Представлена была князю Ивану Даниловичу жена Юрия, Агафья. Он, в отличие от брата, не стал обниматься с ней, лишь поклонился сдержанно.

Из-за рёва княжича Семёна пришлось выпроводить вместе с ним и княгинь из горницы.

Деловой разговор братья начали после того, как, усевшись за стол, осушили по чарке хмельного мёда. Выслушав старшего брата, Иван Данилович сказал:

   — Конечно, Михаилу стоит хвост прижать хотя бы за Афанасия.

   — А что с Афанасием?

   — Да он его обманом в полон захватил. В порубе месяц продержал.

   — Вот же сукин сын. Ну, я за него возьмусь, я возьмусь. Ты-то, надеюсь, пойдёшь со мной?

   — Да я бы всей душой, Юрий, но боюсь город оставлять. Сам понимаешь, жена молодая, ребёнок. Явится опять какой-нибудь Акинф.

   — Ну дружину-то дашь?

   — Дружину дам, о чём речь.

Михаил Ярославич, получив весть о шествии своего недруга по Руси, возмутился:

   — Ты глянь, вместо того чтобы вернуться и тихо-мирно сесть на свой московский стол, его эвон куда понесло.

   — Да-а, — вздыхал Александр Маркович, — не обобраться тебе с ним хлопот, Ярославич. Если Суздальщину против тебя своротит, худо дело будет.

   — Суздальщину не своротит, князья Александр и Константин мою руку держат. Вот Переяславль ведомо за него выступит.

   — А Ростов?

   — Ну, князь Василий Константинович подумает. Вот угличский Александр Константинович, этот, пожалуй, побоится Юрию перечить.

   — Надо тебе, Ярославич, выступать туда. Упредить.

   — Придётся. Сидя дома, разве что почечуй[211] высидишь.

Полки сошлись под Костромой. Первыми стукнулись меж собой дозоры, разъезды. Убитых, слава Богу, не случилось, но раненые были и с той, и с другой стороны.

Кавгадый понял, что дело идёт к сече и пора ему, ханскому послу, сказать своё слово.

   — Князь Юрий, надо как-то помириться тебе с Михаилом.

   — Ты что? С коня свалился? Не видишь, он заступил мне дорогу. Мне. Понимаешь? Мне! Пусть нас поле рассудит.

   — Если вы сцепитесь, хан Узбек будет недоволен.

   — Хан не знает того, что здесь натворил Михаил. Он моего брата заманил в ловушку и целый месяц держал в порубе. Понимаешь? Целый месяц. Да я за брата ему глаза выцарапаю.

   — И всё же я не советую драться, князь, — стал хмуриться Кавгадый. — Меня для чего с тобой послали? Знаешь?

   — Для чего?

   — Чтоб помирить вас, князь Юрий. Помирить.

   — Но ты же видишь, я еду по своей земле тихо-мирно. А он налетел...

   — Ты не очень тихо-мирно ехал, князь. Зачем тогда взял переяславскую дружину, ростовскую? Зачем?

   — Чтоб пробиться к дому.

   — К дому ты бы мог ехать и другим путём, князь Юрий. А тебя понесло по всем городам.

   — Должен же я как-то сообщить о своём возвращении.

   — Мог бы гонцов послать.

«Определённо косоглазый вымазживает подарки, — подумал Юрий. — Но где я ему сейчас возьму, последнее за Агафью отдал».

   — Послушай, Кавгадый, как только приедем в Москву, я тебе подарю золотой кубок.

   — Спасибо, князь, — усмехнулся Кавгадый такому дару. — Но как у вас говорят: деньги лучше не у баушки, а за моей пазушкой. Хе-хе-хе.

   — Ты что, мне не веришь? — обиделся князь.

   — Верю, Юрий, и всё же прошу тебя разойтись с Михаилом миром.

   — Но ты же видишь, они заступил мне Московскую дорогу.

   — Я поеду к нему. Постараюсь уговорить. Думаю, он не ослушается ханского приказа.

Михаил Ярославич встретил ханского посла дружелюбно, справился о здоровье хана, о пути. Остался доволен ответом.

   — Князь Михаил, — приступил наконец Кавгадый к делу. — Зачем ты хочешь драться с Юрием?