Ханский ярлык

   — Украдут быков, вас запрягу.

Юрий Данилович без нужды старался не вылезать из кибитки, помня совет Алчедая: не высовываться. Но ночами, выходя из убежища, с тоской смотрел на полуночную звезду, вспоминал Москву:

«Как-то там Борис с Афанасием управляются? Поди, наломали дров, а Ванька, засранец, не подскажет ведь ничего, засел в своём Переяславле. Одна надежда — Родион Несторович. Этот не подведёт».

Вспоминался и супротивник Москвы: «Наверняка Афоньку турнул из Новгорода. Это и дураку ясно. Ну, ничего, Михаил Ярославич, ворочусь домой, я тебе за всё... Тьфу! Тьфу! Чего это я? Сглажу же. Тут, того гляди, самому удавку накинут, а я о Твери. Не нужна она мне вовсе. Тьфу, тьфу!»

Так начиналась для князя Юрия Даниловича долгая, почти двухгодичная жизнь среди татар. Кочевал с Ордой на юг до самых Кавказских гор, уходя от зимы. С наступлением весны отправлялся на север, где начинали зеленеть степи, главная приманка для Орды и её бесчисленных стад и отар.

Подружился со многими татарами, хотя и являли они своё дружелюбие не бескорыстно. Особенно сошлись они с неким Кавгадыем, у которого Юрий не раз бывал в гостях, выпил с ним не одну чашу кумыса и вина, сделанного из проса.

Однажды пригласил Кавгадый князя на охоту. Они отъехали в степь далеко от стойбища в сопровождении нескольких слуг татарина. И долго не могли обнаружить никакой дичи. Словно оправдываясь, Кавгадый говорил:

   — Где прошли стада, там не скоро дичь явится.

   — Да от скрипа наших телег, — согласился, усмехаясь, Юрий, — не то что дичь, а черти разбегутся.

Вдруг со стороны стойбища явилась группа всадников, которая поскакала в степь. Князь обратил внимание на высокие шапки всадников, над которыми, сгибаясь от встречного ветра, мельтешили перья. Такие шапки он видел на женщинах, оттого удивился:

   — Никак, женщины скачут?

   — Они самые, — отвечал Кавгадый. — У нас женщины стараются ни в чём не уступать мужчинам. Иная столь искусна в скачке, что с ней не всякий воин состязаться захочет.

   — И куда ж это они?

   — Скорее просто прогуляться.

   — Насколько я понял, татарской женщине некогда прогуливаться, — засмеялся Юрий.

   — Это простым, а у ханш время и на прогулки остаётся.

   — Так это ханша?

   — Кто его знает. Может, жена какого-нибудь темника. Сейчас узнаем.

Кавгадый повернул коня в сторону всадниц. Те, заметив приближение верховых мужчин, не стали отворачивать, а, остановив коней, стояли, поджидая их.

Ещё подъезжая, Кавгадый громко приветствовал всадницу, стоявшую впереди:

   — О-о, пресветлая Кончака, счастлив зреть твоё лицо. — И негромко молвил Юрию: — Это сестра хана Узбека.

Князь тоже сделал поклон в сторону знатной всадницы, приложив руку к сердцу. Кончака была юна и по-своему красива. На высокой шапке её, обтянутой соболем, словно копьё торчало вверх павлинье перо, кафтан на ней был из рытого тёмно-вишнёвого бархата, по оплечью шёл ряд золотых и серебряных монет, жемчужные нити спускались из-под шапки, прикрывая уши.

   — Что вы здесь делаете? — спросила Кончака.

   — Охотимся, несравненная, — отвечал Кавгадый.

   — Какая же охота возле становища? — удивилась девушка, вскинув дугой чёрные брови.

   — Ты права, Кончака, — согласился Кавгадый. — Даже суслика не встретили.

   — Я не задерживаю вас, — молвила знатная девушка, одарив Юрия белозубой улыбкой. И, повернувшись к спутницам, скомандовала: — За мной!

И, хлестнув плетью игреневого коня[209], помчалась в степь.

Посмотрев вслед всадницам, Кавгадый спросил Юрия Даниловича:

   — Ну как?

   — Чего? — не понял князь.

   — Как наша царевна?

   — Прекрасная девушка.

Велев спутникам отстать, Кавгадый негромко сказал Юрию:

   — Проси её в жёны, князь, и будешь спасён.

   — Как? — удивился Юрий такой простой и такой великолепной мысли. — А разве...

   — А почему бы и нет, — засмеялся Кавгадый.

   — Но Узбек, но хан... позволит ли?

   — Господи, что он, не желает счастья своей сестре? Ты ведь не раб и даже не уздень, ты князь, Юрий. Князь! Вы с ней ровня по положению. Ты представляешь, что будет, если ты породнишься с Узбеком?

   — Да-а, — закрутил головой князь, словно от наваждения.

   — Перед тобой все твои враги будут на цыпочках ходить. Михаила в бараний рог свернёшь, — льстил Кавгадый будущему зятю хана.

Юрий Данилович всё ещё не мог прийти в себя от такой головокружительной мысли приятеля. Нет, он не колебался. Какие там колебания могли быть в его положении? Он, два года болтающийся в Орде на положении не то осуждённого гостя, не то обычного пленника, не смел и помыслить о породнении с ханом.

   — А что, если я попрошу у Узбека её в жёны, а он скажет: удавите его?

   — Да ты что? Где это видано, чтоб жениха убивали? Хочешь, я замолвлю за тебя словцо хану?

   — Замолвь, Кавгадый, замолвь, — схватил его за руку Юрий. — Век тебе благодарен буду.

Вечером Кавгадый докладывал Узбеку, что встреча князя и Кончаки состоялась.

   — Ну как он?

   — Он от неё без ума.

   — Хых. Ещё бы. Девчонка в самом соку, как степной тюльпан распустилась. Я ещё давеча спросил: как ей показался русский князь? Очень, говорит, красивый. Значит, понравился.

   — Одно плохо, он боится просить её у тебя.

   — Боится? — удивился Узбек. — Какой же он мужчина?