Ханский ярлык

   — Да оно конечно, кому охота лоб под копьё подставлять. Но оно знать бы хотелось, будете али не будете нападать.

   — Пока не слыхать. А у вас?

   — У нас князь молодой. Петушится, хоть счас в драку. Да вишь, река мешает. Близок локоть, да не укусишь.

Тут один из дозорных сверху громко прошипел:

   — Кончайте, идолы! Сотский из шатра выполз.

Новгородец отпихнул лодью, прыгнул в неё, сверкнув гологузью, взялся за весло и ходко пошёл вперерез течению. Когда он перевалил за середину, тверичане вздохнули облегчённо. Один спросил того, на обрыве:

   — Ну чё там сотский?

   — Отлил и опять в шатёр уполз.

   — Наполохал зазря. Не дал с человеком переговорить.

Три недели полки простояли друг против друга, разделённые рекой. Давно уж и Дмитрий Михайлович спал без меча и даже снял брони с себя и днём не вздевал их. Сечью-то не пахло.

А сторожа тверские и новгородские так подружились, что к концу втихаря договорились, что если чей полк начнёт готовиться к нападению, то тихонько упредить супротивников. Не голосом, нет. За голос, если услышат, казнить могут. А просто воткнуть на берегу у воды пышную лозину. Это и будет тайным знаком: берегись, нынче нападём.

Однако втыкать тайную лозину не пришлось. Начались заморозки. К князю Фёдору Александровичу прискакал гонец из Новгорода с грамотой от бояр:

«Князь Фёдор! Снимайся и поспешай сюда. Корелы перебили во граде корельском наших людей и ввели немцев[198]. Пойдёшь на них с дружиной. Юрий Данилович с братом Афанасием уже прибывши. Поспешай как можешь».

Свернулись скоро. Скатав шатры, погрузили на телеги. Туда же котлы, брони, палицы, мечи тяжёлые и тронулись. Тысяцкий на коне подъехал к князю, спросил:

   — Фёдор Александрович, теперь-то, поди, можно сказать, зачем мы их сюда выманивали?

   — А ты так и не догадался?

   — Нет.

   — Эх ты, а ещё тысяцкий. Тверца-то в Волгу под самой Тверью впадает.

   — Ну.

   — Что ну? А хлеб-то на Торжок по ней везут. Ежели б тверской князь с дружиной в Твери сидел, он бы в любой миг мог перекрыть хлебу дорогу. Обязательно бы перекрыл в любой час, когда захотел. А он тут проторчал, карауля нас, а там хлебушек на Новгород тёк. Поди, не один струг под носом у Твери проскочил.

   — Ах, вон оно что, — разулыбался тысяцкий. — А я-то...

   — Вот самое, — засмеялся князь и подстегнул плёткой коня.

15. НА ХАНСКИЙ СУД

Юрий Данилович с братом Афанасием в сопровождении полусотни гридей прибыл в Новгород в ненастный осенний день. В закрытой плетёной повозке среди подушек и шуб приехала с ним и Стюрка, «зарубившая себе на носу» никогда не отставать от князя во избежание грехопадения.

В многодневном пути от Москвы на ночёвках, случались ли они в веске или в чистом поле, князь забирался в повозке в жаркие объятия наложницы. И едва ль не до полуночи скрипела и покачивалась телега, словно бы продолжая своё дневное путешествие.

Гриди, ночевавшие около, посмеиваясь, негромко зубоскалили меж собой:

   — Поехал наш Данилыч в мягком седле.

   — Нет шоб нам дал проехаться...

   — Вот и усни тут при таком скрипе и пыхе.

   — Романец, а Романец...

   — Ну чего?

   — Ты навроде в этом седле езживал. Как оно? А?

   — Идите к чёрту.

Романцу слушать эти ночные скрипы и пыхтенья было особенно горько. Он хорошо помнил ту жаркую близость со Стюркой за поварней, потом счастливейшую покупку. Не забыл её, прижавшуюся у него за спиной на коне, упирающуюся тугими грудями в его лопатки. И что было обиднее всего, что сам же князь сосватал её в жёны Романцу и ту же ночь отобрал. А она? Тоже хороша. Словно и не было ничего меж ними. Помнил, как спустила по лестнице, едварёбра не переломав. Вот сучка! А теперь ещё и взглянуть на неё не моги под страхом потери живота.

Никого не посвящал Романец в эти горькие думы, более того, скрывал их от окружающих, а тем более от князя и самой Стюрки.

Появление Юрия Даниловича в Новгороде было встречено славянами радостно, тем более что он обещал послабления в сборе дани. Погорельцам простил все недоимки. А к корельскому городу, захваченному немцами, отправил с дружиной князя Фёдора, едва тот воротился с Волги.

Фёдор Александрович приступом овладел взбунтовавшимся городом, перевешал и иссёк едва ли не половину его жителей. Объявил уцелевшим, что-де они вновь присовокуплены к Новгороду, и воротился победителем. Успех этот приписывался Юрию Даниловичу, поскольку по его приказу князь Фёдор отправился в поход. Как тут не прокричать ему: «Ты наш князь». Прокричали.

Но случилась одна закавыка, помешавшая настоящему торжеству. Неожиданно заупрямился архиепископ Давыд, который должен был принять от князя Юрия клятву в верности Новгороду и дать поцеловать ему крест.

   — Как хотите, но я не могу переступить через крестоцелование великому князю Михаилу Ярославичу, — заявил Давыд.

   — Да ты что, владыка, — убеждал его Михаил Павшинич. — Князь Михаил давно расплевался с нами. Когда он был здесь? Не упомню.

   — Он в Орде и вполне удерживаем ханом.

   — А что натворил его наместник? Он же обворовал нас.

   — Крест нам целовал князь Михаил, а не наместник. Если б мы дождались Михаила, он бы наверняка наказал корыстолюбца. Наверняка.