Хайди

Угроза возымела действие. Хайди побледнела от страха, книга была её главным сокровищем. Она быстро вытерла слёзы и силой подавила рыдания. С тех пор Хайди больше не плакала, что бы ни читала; но иногда ей приходилось прилагать такие усилия, чтобы не разрыдаться, что Клара не раз с удивлением говорила:

– Хайди, ты делала такие страшные гримасы, каких я ещё никогда не видела.

Но гримасы не создавали шума и не привлекали внимания дамы Роттенмайер, и, когда Хайди подавляла очередной приступ тоски, всё снова входило на некоторое время в привычное русло. Однако Хайди теряла аппетит и выглядела такой бледной и худенькой, что Себастиан уже не мог безучастно смотреть на то, как Хайди за столом оставляла без внимания лучшие блюда и ничего не хотела есть. Он часто шептал что-нибудь ободряющее, поднося ей блюдо:

– Возьмите вот это, мамзелька, вкус превосходный. Да не столько, а полную ложку, и ещё одну! – и прочие отеческие советы.

Но ничего не помогало: Хайди почти перестала есть, а когда вечером ложилась в постель, перед внутренним взором её тут же возникали картины родного дома, и тогда она тихонько плакала в свою подушку от тоски – так, чтобы никто не слышал.

Так продолжалось довольно долго. Хайди даже не знала, лето на дворе или зима, поскольку дома напротив, которые она видела из окон дома Сеземанов, выглядели всегда одинаково, а снаружи она оказывалась, только когда Клара чувствовала себя особенно хорошо и можно было выехать с ней в экипаже, но прогулка была короткой, потому что Клара плохо переносила долгие катания. Поэтому за пределы каменных улиц выезжать не удавалось, обычно возвращались домой, так и не выехав за город, и катались всегда по просторным, красивым улицам, где можно было увидеть множество людей и домов, но ни травы, ни цветов, ни елей, ни гор, и в Хайди с каждым днём нарастала тоска по привычным для неё красотам, так что теперь ей достаточно было прочитать несколько слов, лишь намекающих на одно из её воспоминаний, как боль накатывала с новой силой, и Хайди боролась с ней из последних сил.

Так прошли осень и зима, и вот уже солнце снова слепило, отражаясь от белых стен напротив, и Хайди догадывалась, что близится время, когда Петер опять выгонит коз на альпийские луга, где на солнце сверкают золотые цветки ладанника, а на закате все вершины гор полыхают огнём. Хайди забивалась в своей одинокой комнате в уголок и закрывала ладошками глаза, чтобы не видеть сияния солнца на стене за окном; так и сидела неподвижно, подавляя в себе жгучую тоску по родине, пока Клара не позовёт её к себе.

Привидения в доме Сеземанов

Вот уже несколько дней фройляйн Роттенмайер бродила по дому молча и в глубокой задумчивости. Направляясь в час сумерек из одной комнаты в другую или просто проходя по длинному коридору, она часто озиралась, а перед тем, как свернуть за угол, осторожно заглядывала туда, словно боясь, что её кто-то подстерегает. Ходить в одиночку она отваживалась только в обжитых комнатах. Если же ей необходимо было что-то сделать на верхнем этаже, где располагались прибранные комнаты для гостей, или на нижнем этаже, где был таинственный парадный зал, в котором каждый шаг отдавался гулким эхом, а со стен строго и пристально взирали члены городского совета в пышных одеждах с большими белыми воротниками, тогда она непременно звала с собой Тинетту, говоря ей, что та должна пойти на тот случай, если понадобится что-нибудь принести сверху или снизу. Тинетта, в свою очередь, поступала точно так же: если ей было поручено что-то сделать наверху или внизу, она звала с собой Себастиана и говорила, что он должен сопровождать её на случай, если понадобится поднести что-нибудь тяжёлое, с чем ей одной не справиться. Как ни странно, и Себастиан делал то же самое: если его посылали в дальние помещения, он брал с собой Иоганна, чтобы принести что потребуется. И каждый охотно откликался на зов, хотя приносить ничего никогда не требовалось, так что вполне можно было бы обойтись и без сопровождения. Но каждый из сопровождающих, должно быть, думал про себя, что и ему самому придётся просить о такой же услуге. В то время как наверху творилось такое, давняя повариха этого дома стояла внизу у своих кастрюль, качала головой и вздыхала: «Не хватало ещё и такой напасти на наш дом!»