Кентерберийские рассказы

Как и многие такие романы, «Рассказ о сэре Топасе» написан особым стихом — доггерелем (doggerel). В данном случае это ямбы, порой очень близкие дольнику, с неравностопной строфой (здесь есть четырехстопные, трехстопные и даже одностопные строки) и с так называемыми хвостовыми рифмами (tail-rhymes), которые обычно использовались в шуточных жанрах. (По аналогии доггерелем стали также называть всякий ковыляющий, плохой стих).1735

Большинство таких рыцарских романов имело строфы, насчитывающие двенадцать строк. У Чосера их только шесть, как в первой части «Бевиса из Хэмптона». Первые строфы «Рассказа о сэре Топасе» рифмуются по схеме aabaab или aabccb и состоят из четырех и трехстопных строк. В конце рассказа поэт использует также и одностопные строки, как в «Сэре Тристраме», в четырех случаях добавляя лишние три строки с разными рифмами. Как полагают исследователи, такое метрическое разнообразие в рассказе пародирует бесцельные, никак не оправданные смыслом повествования эксперименты с метром в некоторых из народных романов.1736

Как правило, искусно находящий рифмы Чосер здесь в подражание таким романам нарочно пользуется неряшливой рифмовкой, допуская повторение одного и того же слова, опуская конечное е и прибегая к избитым фразам, типа it is no nay. Лексика «Рассказа о сэре Топасе» также имитирует народную поэзию, позволяя поэту употреблять слова и их формы, которых больше не встретишь на страницах его книги — child в значении рыцарь, downe в значении холм, listeth в значении listen и т.д.

Все это намеренно делает начало рассказа о подвигах сэра Топаса комически-несуразным. Аналогичным образом Чосер обыгрывает и привычные для рыцарского романа элементы сюжета — описание внешности героя, его облачение в рыцарские доспехи, его влюбленность в прекрасную даму, его странствие и подвиги. Все это комически снижено и перевернуто с ног на голову.

Уже само имя юного рыцаря Топас (видимо, происходящее от слова топаз, драгоценный камень) скорее подобает прекрасной героине, чем отважному рыцарю. Вызывает сомнение и место рождения сэра Топаса — Фландрия, в представлении большинства англичан того времени, вовсе не героическая страна лавочников. Внешность юного рыцаря более женственна, чем мужественна, и в целом достаточно абсурдна. Белый цвет его лица подобен сдобной булочке (payndemayn), губы красны, как лепестки розы; у него «красою знаменитый» нос, а шафрановая борода свисает до пояса. Под стать внешности и одежда сэра Топаса — туфли из кордовской кожи, коричневые чулки из Брюгге и дорогой шелковый камзол, больше подобающие купцу, чем рыцарю.

Когда под конец рассказа Чосер описывает ритуал облачения героя, то он вопреки рыцарской традиции начинает с детали туалета, невозможной в высоком жанре и мало уместной даже в низком, — подштанников из тонкой ткани:

На тело белое свое
Надев исподнее белье
Из ткани полотняной…

Затем поэт сообщает, что Топас надевает белую рубашку, предназначенную для ношения герба (surcoat), который почему-то отсутствует, пристегивает пустые ножны из слоновой кости и берет в руки мягкий и тяжелый золотой щит, явно неспособный отразить нападение врага. Точность деталей тут совмещается с их комической абсурдностью.1737 Облачившись, сэр Топас забыл взять меч и надеть шпоры. Они, впрочем, и не нужны его идущей иноходью, смирной, серой в яблоках лошадке.

Как и положено юному воину, Топас увлекается спортом. Но это совсем не аристократические, а скорее буржуазные виды спорта — борьба (вспомним Мельника, который считался чемпионом) и стрельба из лука, что, очевидно, призвано напомнить читателю о «низком», фламандском происхождении героя. Топас томится любовной страстью, но он влюблен в фею, о которой только где-то слышал, но никогда не видел. Доехав по лесу до царства фей, он встречает грозного великана, от которого быстро ретируется, обещая, впрочем, вернуться обратно. Это как бы подвиг «наоборот», и ситуация Давид — Голиаф здесь откровенно вывернута наизнанку. Топас бежит от великана, а тот бросает ему вдогонку камни, но, к счастью, не попадающие в цель. И так далее в том же роде. Все условности жанра тут соблюдены, и все доведены до абсурда.

Понятно, почему Гарри Бейли прерывает Чосера-паломника, в сердцах восклицая:

Клянусь крестом, довольно! Нету сил! —
Трактирщик во весь голос завопил, —
От болтовни твоей завяли уши.
Глупей еще не слыхивал я чуши.