Трудно согласиться и с приведенным выше мнением о «Рассказе Аббатисы» как о пародии или сатире на жанр миракля. Большего внимания, однако, заслуживает точка зрения многих ученых XX в., которые увидели в рассказе сатиру или, по крайней мере, иронию, связанную с рассказчицей мадам Эглантиной. Подобная гипотеза отсылает нас прямо к портрету Аббатисы в «Общем Прологе» с его «обаятельно несовершенным подчинением женского начала церковному».
Двусмысленно звучащий девиз на брошке мадам Эглантины «Любовь побеждает все» в рассказе как бы «работает наоборот». Первые слова богородичного гимна Alma Redemptoris, напоминающие о милосердной любви Девы Марии к людям, впавшим в грех, несколько раз повторяются в тексте, служа своеобразным контрапунктом всего повествования.1731 Однако рассказчица словно не слышит этой мелодии. Ее собственная любовь — крайне избирательна. Аббатиса, разумеется, жалеет азиатского мальчика и его несчастную мать. Но дальше этого ее любовь к ближнему не простирается. Как было сказано, она выбрала самый жесткий вариант сюжета, где виновные наказаны согласно ветхозаветному закону равномерного воздаяния — око за око и зуб за зуб. Но ведь Иисус Христос упразднил этот закон в Нагорной проповеди, сказав: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говоря вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Матфей, 5: 38-39). Похоже, что сентиментальная Аббатиса, плачущая о мышках и собачках, забыла этот завет Христа. Ни о какой милосердной любви, «все покрывающей и никогда не перестающей», тут нет и речи. Вопреки сентиментальному благочестию Аббатисы, жесткий иудейский закон, а не христианская благодать парадоксальным образом определяет движение данной сюжетной линии ее рассказа. А это, согласно такому толкованию, ставит под сомнение и само ее благочестие, да и весь рассказ в целом.1732
Весьма интересно предположение тех исследователей, которые считают, что рассказ был написан по специальному заказу в 1387 г., а затем уже в середине 90-х годов в отредактированном виде включен в книгу. Известно, что местом особого почитания якобы убиенного евреями и причисленного к лику святых мальчика Хью был собор в Линкольне, к общине которого принадлежал влиятельный герцог Ланкастерский. В 1387 г. Ричард II должен был посетить этот собор. Чтобы отметить королевский визит, герцог Ланкастерский вполне мог заказать Чосеру специальную поэму через его жену Филиппу, которая в то время находилась в услужении у семьи герцога.1733 Не все исследователи согласны с подобной гипотезой. Но если она верна, то антисемитизм рассказа можно объяснить, сославшись на исторические реалии момента. Однако сама жесткость постановки этой проблемы все равно оставляет сомнения у большинства современных читателей.
Вслед за паузой, которая наступила после грустного «Рассказа Аббатисы», затеявший соревнование трактирщик, решив поменять настроение компании, снисходительно обращается к Чосеру-паломнику и просит его рассказать веселую историю (a tale of myrthe). Держащийся особняком и глядящий «в землю носом», Чосер-паломник, явно смутившись, говорит, что помнит лишь одну старинную поэму подобного рода, которую он тут же и начинает:
Уже из этой первой строфы «Рассказа о сэре Топасе» ясно, какой жанр избрал рассказчик — это рыцарский роман. Сразу же видно также, что перед нами не высокий образец жанра, весьма популярного тогда в основном благодаря французским авторам, типа Кретьена де Труа. В Англии лучшим образцом данной высокой ветви рыцарского романа стал «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь», эхо которого мы слышали в «Рассказе Рыцаря» и в «Рассказе Сквайра». Но на этот раз перед нами низовая разновидность рыцарского романа, более близкая английскому фольклору или народным балладам, и не менее популярная тогда благодаря бродячим менестрелям. До нас дошло множество рукописей подобных среднеанглийских романов, которые Чосер наверняка хорошо знал с детства. Можно назвать среди них, например, такие анонимные произведения, как «Гай из Варвика», «Бевис из Хэмптона», «Сэр Лаунфол», «Томас из Эрлседуна», «Сэр Тристрам» и ряд других, помещенных в специальном разделе книги, содержащей «Источники и аналоги Кентерберийских рассказов».1734 Ни одно из названных произведений не послужило источником сюжета «Рассказа о сэре Топасе», но все они, вместе взятые, создали тот фон, на котором держится повествование Чосера, весело обыгрывающее условности этого низкого жанра.