Каждый час ранит, последний убивает

Девушка постепенно заполняла его одиночество. Одиночество, которым он очень дорожил. Одиночество, которое было ему нужно для того, чтобы вести свой собственный бой. Но хуже всего то, что к нему вернулись эмоции. Они остались в таком далеком прошлом, что он и не чаял уже пережить их заново.

Ему начинало нравиться присутствие девушки рядом.

Хотя Габриэль чувствовал, что это безобидное создание мешает его безопасности. И, кроме того, его преследовал один вопрос.

Что я буду с ней делать?

95

Этим вечером у моего палача были гости. Я приготовила ужин, накрыла на стол на Грега и его троих гостей. Эти мужчины знали, кто я и чему подвергаюсь.

Предатели.

Они работали на Изри и Маню, но перешли на сторону врага. На сторону Грега.

Они смеялись надо мной. Оскорбляли, позволяли себе неприличные жесты. В какой-то момент я даже подумала, что они мной воспользуются, но Грег уточнил, что я только его добыча.

Пока что.

А когда я ему надоем, то смогут поразвлечься и они.

Они вчетвером решили поделить империю Маню. И боюсь, что у них это может получиться. Если я правильно поняла, они уже начали «чистку». Под видом того, что это клан противника сводит счеты. Клан Сантьяго.

В два часа ночи «гости» ушли, мой мучитель разваливается на диване в гостиной, попивает вино и смотрит телевизор. Кажется, ложиться он не торопится.

Чтобы не терять меня из виду, он приказал мне стоять на коленях на ковре. В гостиной темно, но я замечаю, что он начинает клевать носом и вот-вот уснет. Поэтому я жду. Я оглядываюсь и обращаю внимание на статуэтку, которая стоит на этажерке. Одно из немногих украшений этого проклятого дома.

Готово, Грег закрыл глаза.

Я бесшумно поднимаюсь, беру статуэтку и осторожно подхожу к дивану. Поднимаю руку, чтобы проломить ему череп.

Грег открывает глаза.

В момент удара ему удается увернуться, но я попадаю по больному плечу. И вероятно, у меня получается раздробить ему ключицу. Он орет и резко вскакивает на ноги. Бросается на меня. Он весит под сто килограммов, и я отлетаю к стене. У него действует только одна рука, но он гораздо сильнее меня. Он наваливается на меня всем телом, я задыхаюсь, не могу пошевельнуться. Я сдаюсь.

– Ты за это дорого заплатишь, сучка! – шипит он. – Очень дорого!

Здоровой рукой он тащит меня по коридору и запихивает в шкаф.

– Клянусь, ты об этом пожалеешь! Нет, об этом пожалеет Из!

Он хлопает дверью, и я падаю на пол.

Еще одно поражение.

Я прячу лицо в ладони.

Господи, в чем я перед Тобой провинилась?

* * *

Я меряю шагами свои девять квадратных метров. Как дикое животное, бьюсь об стены. Меня раздирают ненависть и печаль, горькое чувство предательства.

Я схожу с ума.

Колочу матрас, стол, стулья. Мой сокамерник вжался в свою койку и в ужасе на меня смотрит, боится, что я вымещу свою ярость на нем.

Правильно делает, что боится.

Мне нужно кого-нибудь ударить, изуродовать, выпустить наружу свое страдание, которое мешает мне дышать. Но бью я стену. Пока наконец мне на помощь не приходит боль.

Тогда я падаю на нары и накрываю голову подушкой.

Тама… Я должен увидеть твое лицо! Услышать, что ты все еще меня любишь. Любишь только меня. Что не можешь без меня жить.

Я должен знать, что ты меня ждешь, что я кому-то нужен.

Я должен знать, что что-то значу для тебя, что что-то для кого-то значу.

Ты должна мне сказать, что ты меня не предавала.

Ты не могла так со мной поступить! Только не ты, Тама…

Прошел час, я снова на ногах. Моя правая рука вся в крови, я не могу пошевелить пальцами. И тогда я слышу какой-то шум. Он нарастает, приближается, распространяется по коридорам, будит камеру за камерой.

Я слышу голоса, звуки, шаги. Слышу боязливое перешептывание.

Что-то произошло. Но в тюрьме постоянно что-то происходит.

Я закуриваю и подхожу к окну. Я вижу, как на носилках выносят какого-то заключенного, он до подбородка накрыт белой простыней в пятнах крови. Он слишком далеко, я не могу различить его лица. Да и какая разница.

Его зарезали, он умрет.

Повезло.

* * *

Мне было шестнадцать, и я уже не знал, как жить дальше. В школу я больше не ходил и проводил время на улице и в барах.

Мне было шестнадцать, и я уже совершил убийство.

Вернее, это была самозащита, ведь убивать Даркави я не планировал.

Я жил на деньги, которые просил у Межды, когда они у нее водились. С парой друзей, которых я после этого потерял из виду, мы грабили частные дома, или я угонял машины. Мы нашли мужика, который скупал краденые вещи, и хозяина гаража, который платил нам за тачки сущий бесценок.

Маленькие воришки с мелкой добычей.

Я был царьком-самозванцем, заблудшим ребенком.

Я был никем.

Мне было шестнадцать, и я уже попробовал все существующие наркотики, но никак не мог забыть, что убил собственного отца.

Каждую ночь мне снилось, как я помогаю матери избавиться от тела.

Каждую ночь я умирал под градом его ударов.

Каждую ночь я плакал. И каждый день проклинал судьбу.

Мне было шестнадцать, и я стал алкоголиком, как Даркави.

Я пил, но не забывался, занимался любовью без любви, имел деньги, воруя их у других.

Пустое существование.