Каторжанин

Освобождённые из плена солдаты, скажу прямо, не пылали особым желанием воевать дальше, но и не отказались. Казаки и моряки — вызвались сами. Боеспособные гражданские тоже, даже женщины. Что особо и неудивительно, после таких-то принятых от японцев мук.

Таким образом, наш отряд увеличился сразу на семьдесят человек. Правда истощённых узников ещё предстояло привести в порядок и откормить, но я особо не переживал по этому поводу. Откормим, никуда не денутся, главное — живые.

Пока осматривал тюрьму, Лука привел семь пленных японских солдат, частью из уцелевших патрулей, частью квартировавших в поселке, попытавшихся просочиться из Тымово в сторону Дербинского. Еще троих сородичей они притащили на руках, в совершенно жутком состоянии, словно их переехал паровоз.

Лука со смущением пояснил.

— Чутка японов мы постреляли, когда они тикали, а те, кого не побили, сдалѝся, значитца. А потом удумали бузу учинить, кинулись тишком, чтобы сбежать. Ну… — великан смущённо потупился. — Я и приложил маленько.

— Чем, бревном?

— Зачем, бревном, Християныч? — Мудищев пожал плечами и показал мне кулак размером со средний арбуз.

— Молодец, выношу личную благодарность! — я торжественно пожал Луке руку. — Пока будь при мне, а там посмотрим.

Великан торжествующе покосился на Тайто. Мол, смотри, как меня хвалят. Но айн особо не впечатлился и принялся бурно рассказывать Луке, как пулял из пушки по казарме.

Ну что тут скажешь? Сущие дети, еще бы пиписьками померялись. Хотя, да, у айна в этом деле шансов вообще нет.

После доклада о потерях настроение вообще ушло на дно. Погибло вместе с Фролом пятеро бойцов, ещё четверо были в тяжёлом состоянии, а сравнительно легко раненых вообще насчитали человек двадцать. Да, понятно, что по соотношению с японцами — это мизер, но бойцов у меня пока всего раз и обчёлся. Каждый на вес золота.

К этому времени к посёлку сплавился остальной караван. Баб я сразу обязал ставить жиденькое варево, чтобы накормить освобождённых узников, ну а Майя, по своему обыкновению, начала с того, что потребовала помещение под операционную и горячую воду.

Со мной она вела себя очень сдержанно, можно даже сказать — сухо. На её лице читалось, что именно я виноват в таком количестве раненых и убитых. Да уж… хотя, в чём-то она права.

Но Мадина, прежде чем сестра её уволокла с собой помогать, с совершенно загадочным видом успела сунуть мне клочок бумаги.

В котором было написано торопливым, но разборчивым почерком:

«Она очень переживала за тебя, даже плакала и тайком молилась Уастырджи (по-вашему — он Святой Георгий), чтобы уберёг тебя. А мне грозила ухи оборвать, если тебе расскажу. Не рассказывай, пожалуйста, куда я без ухов?..»

Я едва не расхохотался и торжественно вслух пообещал.

— Действительно, без ухов никуда. Обещаю, не расскажу!

— Уши? — очень некстати рядом нарисовался Стерлигов. — Вы собрались резать кому-то уши, Александр Христианович? Я давно хотел по этому поводу поговорить с вами.

— Слушаю вас, Борис Львович. — Я решил не объясняться с капитаном по поводу чьих-либо ушей.

— Я всё понимаю, — начал капитан. — У самого руки чешутся утворить что-то жуткое с макаками, но это, мягко говоря, совершенно неправильно.

— Почему?

— Вы документируете злодеяния японцев, для того чтобы явить миру их неслыханную и преступную жестокость, — менторским тоном заявил Стерлигов. — Что, как раз, совершенно правильно. Но дело в том, что японцы могут сыграть с вами в ту же игру и предъявить уже примеры вашего зверства. Причём сделают это первыми, так как возможностей у них гораздо больше. Что полностью нивелирует наши доказательства.

— Пожалуй вы правы… — честно говоря, я даже не подумал о таком варианте развития событий. — Но нам негде содержать пленных и тем более нечем их кормить.

— Нет, они должны понести кару за свои злодеяния, но… — продолжил Стерлигов. — Но более… как бы это сказать, цивилизованными способами. Расстрел или виселица подойдёт, к примеру. И еще… — голос капитана напрягся. — Прекратите публично резать наших… предателей. Вы же совершаете прямое воинское преступление. Не дай бог, дойдёт до верхов. Вам что, опять на каторгу хочется? Заслуги не помогут, сразу говорю.

Я невольно вспылил.

— Так что, отпускать их?

— Ни в коем случае, — Стерлигов покачал головой. — Признаю, мы находимся в очень сложном положении. У нас нет возможности представить в ближайшее время предателей пред глазами правосудия. Самим его чинить тоже неразумно, уж поверьте, наши крючкотворы… в общем, сами понимаете. Пожалуй, сделаем так… я тщательно задокументирую факты измены, ну а потом… — капитан жёстко ухмыльнулся. — Иуды покончат с собой. А мы поспособствуем, чтобы у них появилось к тому горячее желание. И написать покаянную предсмертную записку тоже. Что скажете, Александр Христианович?

— Я подумаю…

Настроение опять ухнуло вниз. Кровь и преисподняя, а я уже собрался отдать команду тесать колья, чтобы поудобней устроить на них японских макак и этих продажных сук.