Катешизис

Мотыга, брошенная Каином, с комьями жирной земли лежала чуть поодаль.

— Плевать я хотел на тебя и твою землю, - продолжал исходить желчью Авель. Он чувствовал себя гораздо лучше, чем часом ранее. И в подтверждении своих слов, сплюнул, попав Каину на сандалий.

— Ух, - взревел старший брат, занеся кулак, что бы стукнуть зарвавшегося юнца. Авель отскочил назад, спасаясь от удара. Его нога скользнула по рукояти мотыги. Он подался назад, пытаясь, ухватится руками за воздух, но всё-таки упал, ударившись кучерявым затылком о стойку забора. Он медленно сполз по ней и полулежал-полусидел неподвижно на истоптанной овцами и баранами земле, широко раскрыв голубые глаза.

— Авель, брат, что с тобой?! – подскочил к нему Каин.

Овцы и Бараны обернулись на крик. Они сгрудились вокруг братьев и тихо смотрели. Сначала едва различимо, потом громче и громче, меж рядов паствы, на Овцебараньем языке, раздалось: «Каин убил Авеля. Каин убийца!»

— Бра-а-а-а-т! – кричал Каин, выдёргивая свои волосы. – Как же так? Зачем же? – он посмотрел заплаканными глазами в небо, будто обращаясь к Господину. Но небо молчало. Оно позволило Овцам и Баранам разнести по миру весть о том, что Каин убил Авеля.

***

— Эдик! – Спасибо, хотя бы имя моё осталось от прошлой жизни. Я обернулся на зов.

Мне навстречу шёл высокий, крепко сложенный человек лет пятидесяти - пятидесятипяти. В коротком обращении его ко мне я услышал знакомые нотки голоса, час назад говорившего со мной по телефону человека. Сто к одному, что человек был никто иной, как Натан Сергеевич Михалкин.

— Ну, сукин сын, - незлобно, но директивно, так чтобы было понятно , кто здесь главный, обратился он. – Давай переодевайся, смотри нарезку роликов и малюй афишу, да так чтоб, ух! - показал он кулак. - Позабористей, но в рамках цензуры, конечно. А то ведь я тебя знаю, - подмигнул он мне и дружески хлопнул по плечу.

Я внимательно рассматривал его. Блестящая лысина, усы, взгляд, как у комдива, лёгкая сипловатость голоса. Кого-то он мне напоминал.

— Ну, чё стоишь, давай, - он снова приложил меня, да так, что я развернулся лицом к двери с надписью «Художественная мастерская».

Видимо, мне туда.

Шкафы для переодевания стояли прямо в рабочей комнате. Широкий холст посередине комнаты, заваленной стульями, столами и банками с краской, был натянут на щит, и ждал своего часа. Запах вайт-спирита и скипидара. Шкафчики закрывались на щеколду. Замков не было. Коммунизм. Каждый плательный ящик был подписан. На дверце одного из них буквы Э.N. В детстве, я, дурачась, расписывался подобным образом на стенах подъездов. Надпись означала «Эдуард Nemo». Тогда, в детстве, начитавшись книжек Жюля Верна, хотелось подражать славному герою. Сегодня, всё представилось в ином свете. Остро и понятно. В детстве тоже бывают проблемы. Ведь, назвавшись «Никто», становишься невидимым для всего мира. Сомнений не было – это моё.

Дверь скрипнула. На внутреннюю её сторону, во всю длину и ширину было наклеено зеркало. Да я нарцисс?! На крючке висела роба. Внизу стояли, некогда белые, сейчас заляпанные разными красками кроссовки с символикой Nike.

Я стал раздеваться. В комнате было не холодно. Я решил оставить под робой только плавки. Сняв её с крючка, я натянул брюки в масляных пятнах и посмотрел на себя в зеркало. Каково же было моё изумление, когда на груди, в области сердца я увидел татуировку «Грусть». Сначала я, естественно, не разобрал надпись. Она была начертана слева направо. Буквы были небольшие, не крупнее сантиметра по высоте, да и вся длина татуировки не больше мизинца. Я осознал смысл написанного, перевернув в голове непонятность зеркальных закорючек, и там засерело слово «Грусть». Вот такая, одинокая и вмещающая в себя тонну тоски, татуировочка Я окончательно укрепился в мысли, что с моей жизнью в этом сраном мире, далеко не всё в порядке.

Сейчас я не сомневался, что происходящее не сон. Что я – это я, но в другом, не моём мире. Вне моей вселенной. Хрен знает как параллельно.

Для чего я здесь, какая неведомая сила бросила меня сюда? Сила написанного на груди в области сердца?

За что? Хотя, конечно, последний вопрос был бестолковый. Всегда найдётся, за что.

Если происходящее не какая ни будь нелепая случайность, не бросок костей, если есть какая-то сила, замыслившая подобное, то, конечно, было «за что». Я не был ярым атеистом, но и не причислял себя к лагерю верующих. Мне не хотелось считать, что всё происходит по произволу кого-то высшего. Вспоминая только что состоявшийся разговор с Каином, я соглашался с ним и принимал существование божественного только на том условии, что божественность для личности – это сама личность и только для самой себя. Моя религиозность - божественность каждого из человеков, но при этом каждый – Бог только над собой, гармония же мира – в видении ближнего своего божеством для себя, для своей собственной жизни. Такую Силу я принимаю.