Катешизис

— Пока, - послышалось за спиной.

Прощаясь, я небрежно поднял вверх руку, продолжая стоять спиной к Каину.

— Да, если надумаешь прийти в гости, моя квартира в другом подъезде. Слышишь?

В ответ я тем же жестом снова поднял руку.

Когда я вышел из подъезда, вечер опустился на город. Нужно было идти домой. К жене, к сыну. Очень хотелось сейчас к ним. Мне казалось, что я давно сошёл с ума. И большую часть жизни брожу в мирах, которые порождает моё больное воображение. И, только возвращаясь домой, я возвращаюсь к самому себе.

— Эдуард Павлович, - услышал я за спиной настойчивый голос. Улица, на которой я находился, была одинокой, сумеречной и пустынной. Я не сразу понял, где нахожусь, когда посмотрел по сторонам. Серый вечер разогнал прохожих и зажёг свет в большинстве окон, что бы чернота ночи долго не плутала в поисках улиц, требующих её теплоты.

Становится жутковато, когда тебя неожиданно окликают по имени отчеству в такой ситуации. Я обернулся. Человек стоял далеко. Так далеко, что черты его лица не были различимы. Не может быть, чтобы меня окликнул он, подумалось мне. Щенок во мне заскулил и нырнул в чёрную дыру бессознательного.

Фигура в пальто стояла неподвижно, казалось, устремив ко мне взгляд и ожидая ответного шага.

Мне стало страшно. Заставляя себя поверить в то, что мне «показалось, почудилось, послышалось» и в «не может быть», я напряжённо оглянулся, продолжая идти дальше.

— Эдик – вновь я услышал голос сзади.

Тело развернулось, я подумал о том, что стоило бы просто побежать прямо и подальше в противоположном направлении. Теперь человек стоял передо мной. Его перемещения в пространстве меня не напугали – напугать меня уже было невозможно – я весь состоял из ужаса.

Я никогда не был знаком с человеком, никогда его не видел. Такое лицо как у него, запомнилось бы даже однажды виденное в многотысячной толпе. Мужчина был чертовски красив. Это был тот внутренний идеал красоты, смутное представление о которой есть в глубине души каждого живущего. Смутное из-за того, что идеальное. Человеческая красота, чтобы быть привлекательной, должна иметь какой-то изъян, который часто называется «изюминка». Если же «изюминки» нет, то в безупречной правильности черт лица, которое, в общем-то, подпадает под понятие красивое – нет привлекательности. Такое лицо не завораживает, а часто, наоборот, отталкивает своей холодностью, безупречной правильностью.

Здесь же всё было иначе. Природа никогда бы не смогла создать такую внешность, как у незнакомца. Она могла лишь стремиться к такому, стремиться, что бы никогда не достичь. Он был более чем красив, он был бесконечно красив.

— Я застыл глаза в глаза незнакомцу.

— Испугался? – спросил он, непринуждённо улыбаясь, словно старого, доброго приятеля.

Я хаотично размышлял, как себя повести в такой ситуации, и первое, что пришло мне в голову, было решение подражать его поведению.

— Ну, конечно неожиданно, - как можно непринуждённей заговорил я, - совсем не ожидал тебя здесь встретить.

— Когда ты делаешь вид будто мы знакомы, ты меньше боишься? - спросил незнакомец.

— Не сказал бы, что совсем, но как видишь, я ещё не ударился в бега.

Ощущение обречённости сковывало члены. Спасаться бегством не хотелось. Будь что будет. Когда-то я читал, что единственный шанс спастись из водоворота, это позволить воде затянуть тебя на самое дно, и там, когда сила её ослабнет, попытаться проплыть под водой как можно дальше от воронки, а затем вынырнуть, но уже в безопасном месте. Вот только читал я подобное, в какой то фантастической повести. Тем не менее, выбора не оставалось.

— А ведь ты меня действительно знаешь, - незнакомец пристально смотрел на меня, словно призывая окунуться в пучины памяти и вытащить оттуда его образ – вот только вспомнить не можешь.

— Может быть, - ответил я, сильно сомневаясь в его словах.

Незнакомец положил мне руку на плечо.

— Пойдём со мной.

Я помнил, как тот перемещается в пространстве, и понимал, что мой ответ на его предложение ничего не значит. Да и не предложение это вовсе, а самый что ни на есть императив. И я отдался на милость, а может на немилость воде моего Иордана. Человек развернулся на каблуках и пошёл, не оглядываясь, быстрым, широким шагом. Я покорно поспешал за ним, не думая о том, что будет дальше. Сейчас меня вдруг взволновала лишь одна мысль: СМОГУ ЛИ Я ЕЩЁ УВИДЕТЬ СЫНА?! Ни жену, ни вдруг приобретённую любовницу, ни кого-либо ещё, а именно сына.

— Не грусти, - не оборачиваясь, почти кричал незнакомец, - я ведь тебя силой не тащил, твоё согласие было идти за мной. Он вновь резко остановился и развернулся на каблуках. Я по инерции продолжал идти и столкнулся с ним нос к носу. Человек был одинакового со мной роста. Мы уставились друг другу в глаза. В его зрачках, освещаемых тусклым светом уличного фонаря, была пропасть. Нет, не пугающая бездна, а бесконечно долгий путь. На мгновение мне показалось, что, не остановись я, так бы и прошёл сквозь него, или лучше сказать в него. И ушёл бы совсем другой дорогой, дорогой бескрайней глубины его глаз.