Катешизис

— Ведь так? – Ангел склонился, пытаясь заглянуть ей в глаза, и всё ещё протягивал свёрнутый вчетверо листок.

Наташа ничего не ответила, она молча взяла записку и сунула в карман.

— Вот и хорошо, - сказал Ангел.

— А если я не запомню сон? – спросила девушка, надеясь получить ответ, что в таком случае Ангел придёт к ней снова.

— Запомнишь обязательно, только записку разверни перед самым сном, не раньше, договорились?

— А если раньше?

— Раньше не надо.

— А если я всё-таки разверну?

— А ты всё-таки не разворачивай, - напоследок сказал стриженый Ангел и направился дальше по дорожке парка, - пока, я ушёл, - буркнул он почти себе под нос.

— Как, уже? - растерялась Наташа, обернулась и поняла, что разговаривает теперь сама с собой. Ангел исчез, словно испарился или растворился в воздухе.

Что за безобразие! В сердцах Наташа пнула маленькой ножкой ворох жёлтых листьев: когда захотел – пришёл, когда захотел – ушёл, а от меня здесь что ни будь зависит?! Девушка злилась. Читать, видите ли, только перед сном, да, захочу, и кто мне запретит. Она достала из кармана листок и быстро развернула, чтобы не допустить колебаний по поводу целесообразности поступка.

На листке было много точек, чёрточек, палочек, которые, словно живые, двигались к центру бумаги. Их было множество, они появлялись из-под краешков и текли плавным потоком, создавая из двухмерности листа трёхмерное пространство с чёрной пустотой в центре, которая и создавала движение, притягивая из неизвестности чернильные пятна.

У девушки закружилась голова.

Следующее её воспоминание – роддом, отделение патологии. Врачи сказали, что у неё эклампсия, и развился судорожный приступ. Но «скорая» вовремя успела. Удалось спасти и её и плод. Ей сделали кесарево. Теперь, некоторое время ей будет нужно, находиться в больнице.

Сон она так и не увидела. И, будучи студенткой-медичкой, рассказывая мне всё, объясняла произошедшее аурой эпиприпадка, которая, хотя и длится мгновения, но вмещает иногда развёрнутые картины, галлюцинации. «Такое часто бывает при височных формах эпилепсии» - умничала она – «как у Достоевского или Магомета». В общем, в мгновение уложился разговор с Ангелом.

***

Или я схожу с ума, или… я схожу с ума – одно из двух! Дверь квартиры легко подалась, едва я повернул ключ, и отворилась нараспашку, не скрипнув. Ленка, наверное, капнула масла в петли, устав просить меня сделать то же самое, и отчаявшись дождаться, когда я, наконец, займусь физическим трудом. В распахнутом шкафу аккуратно висели на плечиках вещи. На нижней полке стояла начищенная обувь. Из бра разливался по прихожей жёлтый свет. Тихо. Всё - как и прежде. Домашние спят. Лишь тиканье часов рассказывает о течении времени.

На кухонном столе располагается остывший ужин, рядом записка с известным содержанием: «Жаль, что не ужинал с нами».

Я убрал всё в холодильник, стараясь успеть, пока тот не запищит о распахнутой дверце – будить никого не хотелось. Ужинать тоже не хотелось. Всё по алгоритму – душ – постель – сон. Пройдя в спальню, не глядя на Ленку, я прилёг на край кровати и укутался в одеяло. Уснул быстро, и на этот раз без сновидений.

Проснулся от детского лепета:

— Папа, папа, вставай! Ты проспишь всё на свете.

Я вздрогнул и насторожился, с силой зажмурил глаза, я почувствовал как мороз пробежал по спине – голос принадлежал не моему сыну!

Твою мать!!!

Приключения вчерашнего вечера окатили ледяной водой воспоминаний.

— Щенок, щенок, - тихо кричал я в тёмную глубину имени самого себя, - тот не откликался. – Эй, ты меня слышишь, четвероногая лохматая гадина?!

Животное упорно молчало

— Не пугай меня, мерзкая тварь! – умолял я. – Неужели это сумасшествие?! Я болен?!

— Похоже, - наконец, откуда-то из глубины протявкал он. Но, на самом деле, не всё так просто. Скажу одно – сойти с ума было бы наилёгким решением, выходом из создавшейся ситуации.

У меня кружилась голова. Небо трахало мой мозг.

– Да, и ещё, - сказал щенок напоследок, - теперь выпутывайся сам.

Я ждал – он больше и не подал голос. Ещё с минуту я лежал неподвижно, зажмурив глаза, пока детские ручонки не стали теребить меня своими пальчиками за нос и уши.

Передо мной стояла девчушка Ренаткиных лет.

ЧЁРТ, ЧЁРТ, ЧЁРТ!!! Что со мной происходит?! Но, ведь не вскакивать же и не метаться по дому в истерике?!.

— Привет, малышка, - улыбнулся я ей с большим напряжением.

— Фу, - наморщила она носик, - пап, чем от тебя пахнет? – возмутилась она. – Ты опять пил пиво?

Так, судорожно соображал я, она назвала меня «папой», значит не всё так плохо, или… куда уж ужасней. «Опять пил» - может я алкоголик, и у меня белая горячка?! И моя жизнь, которую я считал настоящей – с Ленкой, Ренатом, старым автомобилем – мне причудилась в галлюцинаторном обмане?!

— Рената! – раздалось у меня за спиной, - ты опять нас будишь?!

Было бы чем, я бы обязательно поперхнулся. Моя нервная система была, как паровой котёл, давление в котором уже вышибало заглушки, и оставалось несколько мгновений до взрыва. Я повернулся, но уже знал, кого увижу – у меня за спиной, укутавшись в одеяло, лежала не кто иная, как Женя.