Катастрофа Московского царства

Оставшись почти сиротой, Илья пошел в услужение к нижегородскому купцу Тарасу Грозильникову: сидел в лавке и торговал яблоками и горшками. Затем нанялся «казаком» на торговое судно, стряпал, торговал в Астрахани, опять служил казаком, потом стрельцом, был холопом у Г. Елагина и наконец оказался у терских казаков. Зимой 1605/1606 года около трехсот казаков атамана Федора Болдырина «учали думать». Они роптали на задержку жалованья и голодную «нужу», говоря: «Государь[21] нас хотел пожаловати, да лихи бояре: переводят жалованье бояря, да не дадут жалования». Среди казаков возник план провозгласить одного из молодых товарищей «царевичем Петром», сыном Федора Ивановича, никогда не существовавшим в действительности, и идти к Москве, искать милости «царя Дмитрия Ивановича». Выбор казаков пал на Илейку Горчакова, поскольку он бывал в Москве и был знаком со столичными обычаями.

Рожденная в казачьем кругу самозванческая легенда сочетает реальные имена и сказочные мотивы: царевич Петр якобы был сыном царя Федора Ивановича и царицы Ирины Годуновой, которая, опасаясь покушений брата на жизнь сына, подменила новорожденного девочкой, а Петра отдала на воспитание в надежные руки. Через несколько лет девочка умерла, а царевич странствовал, пока не попал к казакам и объявил о своих правах. Судя по показаниям Лжепетра, его самозванческая авантюра была произведением циничных искателей приключений, на которых отнюдь не действовала магия царского титула. Они не ощущали никакого пиетета перед сакральной чертой, отделяющей помазанника Божия от голытьбы, и не без юмора нарекли царским сыном бастарда без роду-племени. В этом сказался опыт первого самозванца, что проницательно заметил современник событий дьяк Иван Тимофеев. Он писал, что Годунов «был учителем для второго, дав ему пример своим похищением [престола], а второй для третьего и для всех тех безымянных скотов, а не царей, которые были после них».

Лжепетр был не первым самозванцем, появившимся в правление Лжедмитрия I. Вскоре после воцарения последнего начали распространяться слухи о том, что Борис Годунов жив и сбежал с сокровищами в Англию. Лже-годунов не материализовался, но и этот призрачный образ можно добавить в общий зачет.

Легенда о «царевиче Петре» обрела собственную жизнь. В белорусских землях рассказывали, будто царица Ирина ответила Борису, что родила «полмедведка и полчеловека, в том часе тот Борис дал покой, больше о том непыталсе…» После смерти царя Федора Годунов занял престол и «матку его в чорницы постриг», а потом, допытываясь у нее, жив ли царевич Дмитрий, «з запальчивости заразом сестру свою пробил, так иж заразом умерла». Осиротевший царевич покинул «бабку» Гану и «пристал» к астраханскому стрельцу Федору, а после воцарения «царя Дмитрия Ивановича» поспешил в Москву, куда прибыл на другой день после его официальной смерти и бежал в Литву, желая встретиться с «царем Дмитрием», который, по слухам, остался жив.

Интересно, что предание о «неведомой зверюшке», рожденной царицей, зародилось еще при жизни этого самозванца. Один польский источник времен Смуты сообщает, что «в Путивль прибыл с донскими казаками Петр Федорович, Недвядко [Niedzwiadko] по фамилии, который назвался сыном покойного царя Феодора Ивановича».

Белорусская сказка о Петре Медведке содержит немало совпадений с реальной жизнью Лжепетра: сиротское детство, жизнь в Астрахани, движение в Москву по Волге. Любопытно также, что в «Сказке…» царевич укрылся после гибели «дяди» Лжедмитрия I в Москве у «неякого Ивана Мясника, на улицы Покровской», а Илейка якобы жил в Москве «от Рождества Христова до Петрова дни у подьячего Дементья Тимофеева <…> а двор у того подьячего у Дементия у Володимера в Садех…», то есть недалеко от Покровки.

Наконец, еще одной примечательной особенностью Лжепетра является тема его внебрачного происхождения. И. Масса свидетельствует, что самозванец «выдавал себя за Петра Федоровича, незаконного сына царя Федоровича, а царь Федор Иванович никогда и не помышлял пойти от своей жены к другой, чтобы прижить от нее бастарда, но жил как святой, как мы уже говорили». Вторит ему и шведский автор П. Петрей, добавляя, что у царя Федора действительно был побочный сын, «которого он прижил с одной пленной девицей из рода Тизен, да и тот вскоре умер». Эти сведения нигде более не встречаются, а их источник неясен. Какие-то слухи дошли и до поляка С. Немоевского, который вел дневник в ярославской, а затем белозерской ссылке. Он пишет:

Сторона Василия… выдавала этого Петрашку за сына одного из думных бояр, князя Воротынского, рожденного вне брака от одной распутной женщины из Пскова, которую он потом, когда имел жениться, отослал назад в Псков.