Ката

Ката пошла вслед за Соулей в гостиную; там хозяйка дома сгребла весь хлам в черный мусорный пакет, постелила на стол красивую скатерть, поставила две чашки, кофейник и сверкающую чистотой пепельницу.

– Вот так. – Она просияла.

– Мне нельзя с тобой об этом говорить, – сказала Ката.

– О чем?

– Об этом всем. О Вале. – И она объяснила, что не хочет впутывать Соулей в «свои дела», и попросила ее забыть все, что она ей рассказывала. – К тебе это не имеет никакого отношения. А я женщина взрослая, я справлюсь.

– Сядь, – велела Соулей, указывая на один из стульев. Они сели, пригубили кофе, и Соулей закурила сигарету.

– Почему ты приходила ко мне, пока я лежала в психиатрическом? – нарушила она молчание.

– В каком смысле?

– Ты меня по всему городу возила, одежду мне покупала… И за продуктами ходила, чтобы мне было что поесть… К тебе это имело какое-то отношение? Тебе надо было впутываться в мои дела? – Она потянулась к пепельнице и стряхнула пепел с сигареты. – Это наши общие дела. До конца.

– А как ты можешь знать, что все произошло точно так, как я тебе описала?

– Знаю – и всё!

– Я же могла всё не так понять.

– И что же, в таком случае, произошло с твоей дочерью? Просто пропала? Легавые прекрасно знают, что произошло, так же, как и ты, – ты же сама рассказывала. Они просто ничего не могут поделать… И им так же, как и нам, хочется схватить этих тварей и навалять им как следует, да только они не могут. А мы – можем. И знаешь, что еще? Я готова за это отсидеть. А почему бы и нет? Тогда я хоть пить брошу. Женская тюрьма – очень даже неплохо… Отличный клуб. А еще приговор значительно смягчат, по крайней мере, тебе: типа, от горя умопомрачение нашло – и ты отправишься в Согн[34] и скажешь, что обо всем сожалеешь и не осознавала, что происходит… А через годик выйдешь.

– Мне приходится постоянно напоминать самой себе, отчего она погибла. А иначе недолго и привыкнуть… Того, что случилось, я изменить не могу. Но забвение – такое большое искушение, прямо как жажду утолить. И оно сильнее, чем все разговоры о справедливости. Не сдаться, не простить, не извлечь урок – просто забыть…

– Ты можешь сделать так, чтобы такое повторилось.

– Это причина, по которой ты хочешь продолжать дальше?

– Конечно. Таких выродков надо наказывать.

Ката призадумалась.

– Мне нужно узнать больше… Я убедила себя, что видела это у него на лице – там, в бассейне: как будто на нем лежит печать вины. Понимаешь, он у меня никак не вяжется с Валой. Они и моя дочь – из разных миров.

– Ты же знаешь, что произошло.

Ката помотала головой.

– Нет, не знаю… Не уверена.

– Ну хорошо… Давай принимать меры пошагово. Как на собраниях, куда я хожу. – Соулей улыбнулась.

– У меня от отпуска осталась всего неделя, – сказала Ката. – Я могла бы взять и больше, но не знала, что мне делать.

– А сейчас знаешь.

– Правда?

Соулей кивнула.

– Поедем в горы Блауфетль и наберем килограмм грибов. А потом двинем в «Смауралинд» и купим «Плейстейшн», и дело в шляпе. Сейчас как раз подходящее время.

– Для чего? – спросила Ката, моргая.

– Для грибов… Да ладно, шучу я. Тебе надо бы научиться расслабляться.

Ката погрузилась в свои мысли, но подняла глаза, когда Соулей присела на пол рядом с ней, взяла ее за коленку и сжала.

– Я делаю это не только ради тебя, – сказала она. – Ты меня ни к чему не принуждаешь. Я этих мужиков знаю и знаю девчонок, которые служили им подстилками, с тех самых пор, как у них на лобке первые волоски появились – понимаешь, всего один светленький волосочек, первые месячные… И всё, эти уже тут как тут: на запах прибегают. Это не мужчины, а твари, понимаешь? И не жалей их. В них нет ничего хорошего. – Ката открыла рот, чтобы что-то сказать, но Соулей шикнула на нее. – Я видела, как они измывались над девчонками: срывали с них трусы, фотографировали письку и собирались отправить это фото их маме с папой, а знаешь для чего? – чтобы эти девчонки им отсосали. А еще они их на кокаин подсаживали в какие-нибудь длинные выходные, стоило им только выехать разок на фестиваль на День работника торговли[35] – да и жизнь у них отнимали, если те их не слушались или угрожали им полицией…

– Соулей, родная, хватит.