Ката

– Ты рассуждаешь, как шлюха. Ты погрязла в грехе, и тут уж я молчать не буду! – Йоун пристально смотрел ей в глаза. – Я схожу в туалет, – сказал он, поднимаясь из-за столика. – И если, когда вернусь, ты будешь так же много о себе воображать, то я уйду. И расскажу главному обо всем, что здесь происходило.

Ката кивнула. Йоун ушел, а она извлекла из кармана принадлежавшую Соулей «коробочку для спидов», в которой та иногда носила с собой в бары амфетамин. Взяла на подоконнике газету, загородила ею бокал Йоуна, высыпала туда содержимое коробочки и размешала пальцем. Убедилась, что на стенках бокала не осталось следов порошка, и, когда Йоун вернулся, приняла робкий пристыженный вид.

– Я образумилась, – сказала Ката и попросила у него прощения за свое поведение; она боялась, что слишком незначительна в его глазах, так что не знала, как себя держать. Он принялся распекать ее, разразился целой речью, а Ката притворялась, что слушает. В ту коробочку она натолкла десять миллиграмм гамма-гидроксибутирата: он начнет действовать через четверть часа. Посмотрела украдкой на часы, умылась в туалете и снова села за столик.

Они обсуждали 24-й псалом Давида. Бокал Йоуна опустел, и он заказал себе кофе, а к нему – воду. Ката заметила, как на лбу у него выступили капли пота, и наконец он умолк, не закончив фразу, уставился на нее вопрошающим взглядом, но ничего не сказал.

– Как долго ты работаешь в церкви? – спросила Ката. Он ответил, что не помнит. – Странно. Разве такие вещи можно не помнить?

– Десять лет, – сказал Йоун, но она понимала, что он не уверен.

– А почему ты у себя во дворе деревья не подстригал? Я видела, что за тебя это сделало городское Управление по окружающей среде. Или ты ждал, что это Господь сделает?

Йоун встал из-за стола, смерил ее взглядом и сказал, что пойдет домой.

– Сядь, – сказала Ката. – Я тебе кое-что скажу. – Он сел, но не потому, что выполнял ее просьбу, а потому, что ему было явно трудно поддерживать себя в вертикальном положении. Открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но скорчил гримасу и снова закрыл его.

– Йоун, смотри на меня. – Он поднял взгляд, и они посмотрели друг другу в глаза. – Батори, – произнесла Ката и стала наблюдать за его реакцией.

– Что ты сказала? – спросил он, заерзав на стуле.

– Я говорю, Батори. Она тебе знакома? Молоденькая девчонка, которая писала много писем и была жутко зла на всех, особенно на родителей своей подруги, учителей и даже на церковь. Ее мама – иностранка, а отец – исландец; он влез в долги к наркодилерам и из-за этого заставил мать и дочь заниматься проституцией. И тут оказалось, что юной Батори это все нравится. Странно, правда?

Йоун скосил глаза на соседний столик, словно пытаясь что-то сообразить.

– А так – что слышно об Эль Торо и Монике? Они вроде в Лондоне нажили миллионы? Ты до сих пор у себя в темнице узлы исследуешь?

– Мне нехорошо, – проговорил Йоун; его голос дрожал.

– Я знаю, чем ты занимался. Это ты писал письма моей дочери после того, как познакомился с ней в церкви! И со сколькими же подростками ты там познакомился? Это ты предложил ей подписаться на журнал «Юношество»? И завязать переписку с девочкой, которая интересуется Иисусом и парнями? Ты ей жизнь загубил, понимаешь? А все для того, чтобы обсуждать с ней, ребенком, всякие непристойности, а потом из своего членишка крошечного сперму изрыгать – вот как все просто!.. У меня есть на руках первые письма из вашей переписки, – продолжала Ката, заставив себя говорить тише, – которые ты велел ей уничтожить. Но она этого не сделала. Я осмотрела твою печатную машинку и знаю, что письма были напечатаны именно на ней. А еще у меня есть письма, которые ты посылал ей по Интернету, и я наверняка могла бы позвать кого-нибудь заглянуть в твой компьютер…

Ката подалась вперед над столом и велела Йоуну смотреть на нее.

– Но это все неважно. Тебя могли бы оправдать или дать условный срок после долгой усыпляющей канители. Только, милый мой Йоун, не бывать этому. На те танцы она пошла из-за тебя, и я накажу тебя за это и сделаю это сама, крысюк ты несчастный. А ты еще и на органе играл на ее похоронах…

Йоун затряс головой, уронил подбородок на грудь, но потом снова поднял.

– Она сама этого хотела, – произнес он и выпучил глаза. – Сама… Шлюшка озабоченная.

Раздался звон разбитого стекла: Йоун опрокинул свой бокал, ухватился за край стола обеими руками и попытался встать. Люди вокруг замолчали и стали следить за происходящим.

– Тсс! – сказала Ката, переместилась к другой стороне стола, присела перед Йоуном и увидела, что его глаза все еще открыты. Он замахнулся на нее рукой, но она увернулась. Вино из опрокинутого бокала пролилось ему на брюки, и это было кстати: теперь он выглядел и пах, как алкаш.

Пришла официантка и поинтересовалась, всё ли у них в порядке.

– Он хотел вас ударить? – спросила она.

– Это мой муж, – сказала Ката, мотая головой. – Он хватил лишнего. У него дочь умерла.