Карл Либкнехт

«Однажды ночью, когда мы пилили в лесу деревья, — холод пронизывал до костей — я потерял сознание. Затем это случилось еще раз после отступления русских через Двину, в тот момент, когда нас направили на новое место для работы.

«Мы шли по дороге, которая вела через захваченные нами русские позиции, — настоящие подземные лабиринты, сооруженные весьма искусно и удобно. Теперь, естественно, они во многих местах разрушены. Нам попадались трупы людей; они валялись в мерзлой грязи, свернувшись, как черви, или с распростертыми руками, словно хотели прильнуть к земле или обнять небо, — спастись от смерти. Одни лежали лицом вниз, другие смотрели вверх. Некоторые совсем почернели. Боже мой! Сколько видел я за это время убитых немцев, помогая снимать с них вещи — последние воспоминания для их жен и детей» — говорится в письме от 31 октября 1915, г.

«Сегодня приехал, наконец, автомобиль, который должен завтра нас увезти — вероятно в Шавли, а может быть в Митаву, еще неизвестно… У меня еще много работы — и как я ни слаб, а не могу ни на минуту оставаться спокойным. Что-то будет?»

И — приписка: «Я — на этапном пункте. Поголовный разврат сверху донизу. Роскошная жизнь и произвол власти заключили здесь губительный союз». — Таков заключительный аккорд последнего письма Либкнехта с фронта за 1915 г. (письмо от 31 октября 1915 г. к жене).

Так рисуется из писем Либкнехта (повторяем, в нарочно смягченном — для успокоения родных — виде), так сказать, бытовая жизнь его на фронтах в 1915 г.

* * *

Присмотримся теперь в политической стороне его пребывания на фронтах — насколько она обрисована в уцелевших письмах.

Приехав в начале июня 1915 г. к месту расположения управления 4-го округа, Либкнехт отмечает:

«Солдаты — все берлинцы и большею частью товарищи по партии».

«Со мной обращаются осторожно. С товарищами у меня прекрасные отношения» (письмо от 23 июля 1915 г.).

«Я встретил несколько знакомых ландштурмистов, положение которых поистине потрясающее. Всем здорово надоело это свинство» — пишет Либкнехт 23/IX—1915 г. Повидимому, среди «партийных товарищей» из рядовых рабочих, встречавшихся Либкнехту на фронтах, господствовало тоже настроение против войны. В одном только случае (о нем — см. ниже) Либкнехт отмечает другое: нашлись «товарищи», которые сделали донос на него. Рядовые же солдаты с.-д. на фронте всюду окружали Либкнехта любовью и вниманием. «Не беспокойтесь обо мне. Товарищи носят меня на руках. Из всех частей они прибегают ко мне и шлют все, что у них есть», — пишет Либкнехт 8 октября 1915 г. «Сейчас я сижу у соседних пулеметчиков— партийных товарищей — в теплом прикрытии» (письмо от 9 октября 1915 г.).

А вот несколько чрезвычайно интересных отрывков из области взаимоотношений с офицерством:

«Как только я сюда приехал, меня сейчас же посетили несколько офицеров, в том числе два принца, чтобы потолковать со мной под грохот пушек. Я был с ними совершенно откровенен, и это было очень забавно. Я сказал им в глаза всю правду, а мне, в свою очередь, пришлось выслушать от них признание в германо-австрийском нападении и апологию убийства кронпринца в Сараеве, которое они считали истинным благословением неба; они беззастенчиво защищали завоевательную политику, причем один из них прямо заявил, что он работал много лет для подготовки войны, которая должна продолжаться еще год или два».

Рассказ этот содержится в письме Либкнехта от 23 сентября 1915 г.

«… Несколько дней тому назад один ротмистр спросил меня, как мне нравится моя работа, — я как раз таскал навоз. Я ответил: «Ничего, если бы был мир»… — «Да, — прервал он меня, — тогда, разумеется, вы эту работу не делали бы». — «Напротив, — возразил я, — именно тогда я и делал бы ее очень охотно». Ротмистр был поражен. «Значит, теперь вы делаете ее неохотно?» — «На войне я ничего не могу делать охотно, — сказал я, — мне неприятно все, что идет ей на пользу». Он, кажется, до сих пор не успокоился… Теперь три часа дня. Через час с четвертью мы отправимся рыть землю, а пока что надо почистить картофель на завтра. А у меня, кроме того, своя работа: проект «Международного социалистического института». Я почти окончил ее, хотя вся она мало продумана и полна несовершенств. Но медлить больше невозможно».

Этот эпизод описан в письме Либкнехта от 8 октября 1915 г.