Карл Либкнехт

«Высокое» начальство на фронте, конечно, не могло не знать, что Либкнехт говорит рядовым солдатам-фронтовикам именно это. Ведь за ним следили шпионы, — об этом пишет Либкнехт не раз. Да это ясно и без того. Наконец, находились и такие «товарищи», которые прямо доносили на него. Но мало того. Либкнехт отнюдь не делал секрета из этого перед самим начальством. «Я стрелять не буду!» — говорит он и высшим офицерам, среди которых было, как мы видели выше, даже два принца. «Я стрелять не буду!»— говорит он совершенно прямо и тут же весьма «популярно» объясняет, почему именно не будет. «Я сказал им в лицо всю правду». А какова была тогда правда Либкнехта — мы хорошо знаем.

Что представляла собою в 1915 г. военная дисциплина на фронтах империалистской бойни вообще и на германском фронте в частности, мы хорошо знаем. Это была настоящая гильотина. И все же так велика была моральная сила Карла Либкнехта, таким изумительным героизмом дышала вся его фигура, так подхватывалось массой каждое его слово, так «носили его на руках» рядовые фронтовики, что самые заядлые враги пока не решались открыто посягнуть на Карла Либкнехта. Но все его письма, а главное — все его действия, явно говорили о том, что он-то сам в любую минуту готов пойти на смерть за свои взгляды, за дело пролетарского интернационализма.

* * *

В тех же драгоценных письмах с фронта найдется также несколько совершенно изумительных страниц, рисующих душевное состояние Карла Либкнехта. «Мое недомогание заключается в физической слабости и неприятной местной боли. Но умственно и душевно я совсем молодец», — аттестует он себя в письме от 30/Х 1915 г.

Два отрывка из письма к сыну — оба крайне примечательны:

«… Я просматриваю как раз Плетца, его «Историю», и бросил взгляд на пестрое и глубокое разнообразие человеческих судеб. И когда я читал, на меня веяло с каждой страницы тем настроением, в котором я когда-то пробегал эту книгу, впитывая ее в себя своим мечтательным воображением. Мне казалось, что я перебираю сухие цветы с их смутным волнующим запахом.

«Этот период становления духа во всем его очаровании должны пережить и вы. Я весь преисполнен теперь этим желанием. Вы будете в позднейшие годы много беднее, если лишитесь этого, — и я хочу поэтому, чтобы вы это испытали.

«Я сам прошел, прочувствовал и пробрался через все заблуждения человеческого сердца. Не может быть ничего такого в твоей жизни, чего я не понял бы, чего не мог бы простить и не простил бы тебе, если бы только увидел такое стремление итти вперед, навстречу высокому солнцу, в бесконечное величие мира. Ты должен дышать полною грудью, и я хочу видеть тебя широко раскрывающим свои объятия всей вселенной. Я хочу это видеть, я жду этого. Открой же свое сердце, и пусть оно переполнится всеми этими чувствами и сделает тебя счастливым. Руководись доверием ко мне и любовью к нам ко всем и к людям. Тогда работа твоя станет легкой и будет для тебя не тяжелым грузом, а счастьем и восторгом».

На фронте Карл Либкнехт все-таки улучает время, чтобы читать.

«Я прочитал здесь три пьесы Эврипида: «Медею», «Ипполита» и «Ифигению в Тавриде». Во всех трех попадаются замечательные места. Читаете ли вы уже греческие трагедии? Эсхила или Софокла? Скоро вам придется этим заняться. Тогда ты познакомишься поближе и с нашими поэтами».

А сыну на вопрос о том, что читать ему в данном возрасте, Карл Либкнехт отвечает с франта:

«Ты спрашиваешь, что тебе читать. Я советую прежде всего какую-нибудь историю литературы. Затем возьми все сочинения Шиллера и просматривай их, сначала бегло, потом основательно несколько раз. Потом достань Клейста и Кернера, некоторые томы Гете и Шекспира, Софокла, Эсхила и Гомера. Лакомься сначала всем, а затем останавливайся и изучай внимательно. Проводи целые часы наедине с книгами. Тогда они станут твоими друзьями, а ты их поверенным. Мне не хотелось бы тебя ни к чему принуждать. Ты должен искать сам — каждый идет своей дорогой. Впрочем, и об этом мы скоро поговорим» (31/Х 1915 г.)..

Таким глядит на нас Либкнехт из писем, написанных на фронте в 1915 г., в обстановке, когда в любую минуту шальная пуля могла оборвать его жизнь. «Я не теряю ни на минуту бодрости духа, и, раскрыв свои объятия навстречу миру, я полон переживаний… Природа — сверкающий огнями замок фей. Нехватает слов, чтобы описать ее полное кротости величие… Звезды… бледный месяц… Вот он появился в виде красноватой точки, вот вырос золотой его венец, вот он становится ярче, окрашивается розоватой желтизной, вот наконец он выплывает там, далеко, над гранью лесов, где впервые показалось его красноватое сияние; таинственно, как опал, переливается он в расселинах, на склонах холмов, на широких крышах, покрытых снегом хижин. И вдруг — все кругом начинает сверкать, весь небосклон загорается светом, и месяц растворяется в нем, как в воздухе легкий пар. Он сверкает, сияет, ослепляет — и всходит на свой трон сегодня и всегда…»