Капитаны ищут путь

Двадцать девятого июля необозримое ледяное поле встает по его курсу. Капитан и штурманы определяют широту. Глаза у них радостно вспыхивают: 71°6′! Посиневшие губы Васильева расплываются в улыбке, а Кургулева с Худобиным лишь субординация удерживает от того, чтобы не пуститься в пляс. 71°6′… Джемс Кук, сам бессмертный Кук поднялся на своем корабле, носившем то же имя, что и русский шлюп, только до 70°44′ северной широты!

— Поздравляю, господа, — торжественно говорит Васильев обступившим его морякам. — Поздравляю! Мы прошли дальше капитана Кука более чем на два десятка миль.

Рубеж Джемса Кука остался позади. Однако путь вперед был заказан. Ну что ж, не сразу Москва строилась. Шаг за шагом, терпением и выдержкой одолеют капитаны загадочный Северо-Западный проход!

И Васильев ложится на обратный курс. Зимние месяцы посвятит он исследованиям в Тихом океане, а будущим летом, собравшись с силами, воротится на штурм Ледовитого океана.

Десятый день раздельного плавания «второй дивизии» подходил к концу, когда шишмаревские марсовые восторженно заголосили: в двенадцати милях показались паруса «Открытия». Минула ночь, утром открылся чистый горизонт, и плаватели различили друг друга без помощи подзорных труб. Над палубами обоих судов при кликах «ура» взлетели вверх шапки. Корабли встретились, точно одинокие путники в буранной степи…

Наш мимолетный знакомец дон Луи Аргуэлло по-прежнему «царствовал» в Сан-Франциско. Ему давно уж осточертели и гарнизонные учения, и картежная игра с артиллеристом, и воинственные танцы низкорослых индейцев, и заплывшие желтым жиром падре окрестных миссий.

Ноябрьский вечер дон Луи провел по-всегдашнему: в захмелевшей компании было немало смешного и ничего веселого.

На другой день слуга едва разбудил дона Луи и сообщил ему, что большой корабль вошел в залив. Появление судна в великолепной бухте Сан-Франциско всегда было событием необыкновенным, ибо испанские власти все еще не желали заводить в колониях морскую торговлю. Услышав новость, комендант тотчас поднялся, надел мундир и направился к пристани.

И точно. Большой трехмачтовый шлюп стоял на рейде. От него уже отвалил ялик. На корме дон Луи видел офицера. Ялик подошел к пристани, и морской офицер Алексей Лазарев представился кавалерийскому офицеру Луи Аргуэлло. Испанец, приподняв брови, справился у Алексея, не знаком ли ему другой Лазарев, по имени Мигэль. Алексей Лазарев кивнул: Михаил — его родной брат.

— О, это очень хорошо! — обрадовался Аргуэлло. — Я помню, как капитан дон Мигэль гостил у нас со своим кораблем «Суворов». Это было, — добавил комендант, ничуть не напрягая память, — за год до прихода брига «Рюрик».

И, вспомнив «Рюрика», Аргуэлло с живостью осведомился, нет ли на этом русском корабле — он показал на «Благонамеренный» — кого-либо с «Рюрика». Услышав имя Шишмарева, комендант еще более оживился и, быстро жестикулируя, просил Лазарева пригласить всех офицеров к нему в дом.

Утром следующего дня к «Благонамеренному» присоединился «Открытие». Если Капитанская гавань на Уналашке и залив Коцебу служили шлюпам промежуточными опорными пунктами для северных исследованиям, то в Сан-Франциско готовились они к научным занятиям в южных широтах.

Ялики и баркасы обоих кораблей повезли на берег астрономические инструменты и палатки, повезли они и кирпич, захваченный еще в Кронштадтском порту, и мешки с ржаной мукой. Матросский заботник Михаил Васильев (недаром прошел он добрую школу на черноморских кораблях Федора Федоровича Ушакова) решил во время калифорнийской стоянки побаловать служителей свежеиспеченными хлебами. На берегу из кронштадтских кирпичиков сложили настоящую русскую печь; вскоре уже ночные вахтенные видели отблески ее огня и, принюхиваясь к бризу, чуяли домовитый, с детства знакомый запах ржаных хлебов. На зорях же ялы и баркасы доставляли командам теплые, мягкие караваи.

Экипажи приводили в образцовый вид вооружение шлюпов, а штурман васильевского корабля Рыдалев с помощником и капитан Шишмарев с мичманами занялись описью залива Сан-Франциско. Как ни странно, но эта прекрасная и давно ведомая мореплавателям гавань все еще не была положена на карты, ежели не считать лаперузовой копии с глазомерных испанских чертежей.

К февралю 1821 года такелажные работы были закончены, и офицеры съехали на берег проститься с комендантом «президио». Дон Луи был явно опечален. Каждый раз, когда корабли уходили из гавани, он с особенной остротой ощущал тоску своего житья-бытья. Пожимая руку Шишмареву, Аргуэлло просил кланяться капитану Коцебу.

— Пути моряков неисповедимы, — пошутил Шишмарев, — может, еще и встретитесь с моим другом…

Самые золотые сны, заметил Шиллер, сняться в тюрьме. Алексей Лазарев, проснувшись в крохотной каюте, мог бы добавить — и на корабле! Алексей протер глаза, заложил руки под голову и постарался вновь представить все, что ему пригрезилось. Однако пленительный облик возлюбленной Дуни Истоминой никак не являлся лейтенанту.