Капитаны ищут путь

С сожалением думая о своих бывших матросах, Коцебу писал Румянцеву, чтоб Николай Петрович выхлопотал им отпуск, абшид, как говорили тогдашние моряки. Однако абшид героям «Рюрика» все не выходил. Нужно было соизволение государя. Но… «до бога — высоко, до царя — далеко»… И Коцебу с горечью жаловался Крузенштерну: «Я уже хлопотал, чтобы матросы, которые находятся в Ревеле, не делали слишком тяжелые работы, но некоторые командиры развлекаются тем, что мучают именно этих людей».

В феврале 1819 года, когда буйство метелей нередко перемежалось теплыми, сырыми, тихими днями, Коцебу вызвали в столицу.

Он приехал и был принят министром, старым мягким обходительным маркизом. Беседа вновь пошла об экспедициях в Берингов пролив и к Антарктиде, в подготовке которых участвовали и Крузенштерн и известный мореплаватель Гавриил Андреевич Сарычев.

Заканчивая аудиенцию, маркиз, прихрамывая и морщась от подагры, прошелся по навощенному паркету большого кабинета. Потом он ласково поглядел на Коцебу своими блеклыми, почти белыми глазами и еще раз заверил лейтенанта, что он получит корабль, а может быть, и два…

В радужном настроении Коцебу воротился в деревню. В конце лета, думалось ему, он отправится в путешествие. И он нетерпеливо ждал весны.

Но, когда настала весна, Отто Коцебу нежданно-негаданно получил извещение, что вместо него назначены в дальнее плавание другие офицеры.

Его обошли. Он был глубоко оскорблен и горько обижен.

ВСТРЕЧА

Октябрьский, лондонский, мелкий, непрестанный дождь. Небо в рубищах туч. Мокрые фасады домов. Тусклые, залитые водой, стекла. Немощные фонари. Вереница экипажей, едущих точно по дну огромного аквариума. Понурые, торопливые люди в нахлобученных шляпах, с руками в карманах пальто. Дождь, дождь. Ветер с моря, тяжелое колыхание Темзы.

Два лейтенанта словно не замечали ни дождя, ни ветра, ни понурых людей. Они только что вышли из Адмиралтейства.

— Идемте ко мне, старина, — сказал один из них. — Я снял квартирку неподалеку.

— Идемте, Вильям, — отозвался другой. — Нынешний вечер — наш!

Джон Франклин вернулся в Англию в октябре 1818 года, через шесть месяцев после отплытия из Темзы. Когда он пришел в Адмиралтейство, то первым попался ему на глаза Вильям Парри, появившийся из кабинета лорда Мелвилла. Франклин бурно выразил свой восторг и обнял Вильяма. После сбивчивых, радостных приветствий Джон сообразил, что столь раннее возвращение его приятеля означает неудачу экспедиции. Точно такие же мысли осенили и Парри.

Но радость встречи еще не улеглась, и они, не спрашивая друг друга о неудачах, шли по лондонским мокрым и сумрачным улицам, перекидываясь ничего не значащими фразами и то и дело поглядывая один на другого.

Даже тогда, когда они пришли домой к Парри, сняли мокрое платье и уселись у камина со стаканами эля, даже тогда беседа никак не входила в ровную колею.

— Постойте, Джон, — решительно сказал наконец Парри. — Постойте! Вы, вероятно, помните, что я прежде нашей полярной экспедиции несколько лет служил на морских станциях в Новом Свете?

Франклин ответил, что помнит, конечно.

— Так вот, дорогой друг, — продолжал Парри, — мне приходилось встречаться с краснокожими. Если бы они увидели нас с вами за такой беседой, то наверняка сочли бы самыми невоспитанными, дикими и грубыми людьми на земле.

Франклин рассмеялся. Он знал, что индейцы гораздо более вежливые собеседники, чем бледнолицые, считающие их дикарями. Индейцы всегда выслушивают знакомого или незнакомого человека с внимательной почтительностью, сколь бы глупыми и несуразными ни казались им его речи. Мало того, собеседник выговорится, а они еще некоторое время хранят молчание: во-первых, может быть, оратор что-либо припомнит и что-либо добавит к сказанному, во-вторых, для того, чтобы еще подчеркнуть уважение к нему.

Франклин рассмеялся:

— Я слышал, Вильям, об этом правиле. Нам с вами следует его придерживаться. Да и не только нам, — добавил лейтенант, весело поглядывая на друга, — но и господам членам парламента.

— В особенности! — в тон ему отвечал Парри. — Итак, сэр, вы находитесь в моем вигваме и вы на целых четыре года старше меня, а потому первое слово принадлежит вам, лейтенант Джон Франклин.

Беседа, начавшаяся шутливо, постепенно приняла серьезный характер. Вильям, по привычке закладывая табак за «жвака-галс», слушал рассказ приятеля, и отблески каминного пламени лежали на его простодушном мальчишеском лице с высоко поднятыми бровями.

Джон говорил, расхаживая по комнате и изредка «заряжаясь» нюхательным табаком…

Неприятности начались очень скоро. Адмиралтейство удружило столь плохим кораблем, что течь в бортах открылась, едва лишь пропали из виду берега. Течь ликвидировали, но в душе моряков «Трента» закралась неуверенность в своем плавучем доме.

Неподалеку от Шпицбергена в тумане Франклин потерял Бьюкена, но потом они сошлись в заранее условленном месте — в бухте Св. Магдалины на Шпицбергене. Корабли отдали якорь по соседству с голубоватой громадой берегового ледника. Решено было обождать, пока зимние льды в море к северу от Шпицбергена несколько рассеются.