Канарский вариант

Выйдя на пенсию, он установил на лоджии двойные рамы, соорудил стены из пенопластовых блоков, обшив их лакированной вагонкой, затем вывел в образовавшуюся комнатку дополнительную батарею и устроил себе теплую комфортабельную мастерскую с точилом, миниатюрными токарным и фрезерным станками, инструментальным стеллажом и кучей разнообразных слесарных приспособлений.

Из мастерской папаня не вылезал, ваяя в ней ружья и пистолеты для подводной охоты, которой, несмотря на преклонный возраст, до сих пор увлекался, выезжая совместно со мной на заповедные речки и озера, затерявшиеся в глубинах не граничащих с Московской областью регионов.

Ружья, каждое из которых обладало мощнейшими боевыми характеристиками, успешно продавались специалистам, и папа, как; правило, оставлял в личном арсенале два своих последних наилучших шедевра, но и они вскоре покидали дом, смененные последующими новинками, демонстрирующими, что принцип «нет пределов совершенству» — в данном случае абсолютно справедлив.

Звоня отцу из Питера, я умалчивал о постигших меня неприятностях, но теперь настала пора поделиться ими, выслушав совет искушенного в превратностях судьбы человека.

— К нашему берегу все, что полегче, — говно и бревна, — вздохнул папа, дослушав мою печальную историю. — Дурак ты! Я бы сразу с этими бензобаками паленое учуял. И мне почему не позвонил? Пришли бы еще с обыском…

— И чего?

— Володька на рыбалку собрался, просил меня кое-что достать… «Кое-что» являло собой двухсотграммовые тротиловые шашки с детонаторами и бикфордовом шнуром, лежавшие в гардеробе; мой двоюродный братец Вова был заядлым рыбаком и часто пользовался взрывчаткой.

Некоторое время мы с папой препирались на тему, чья дурость — его или моя — приведет нас на каторгу, а в итоге вялой пикировки, закончившейся вничью, родитель молвил:

— Ты сейчас не ментов бойся, сынок, а разбойников.

— Так, — сказал я. — Это здраво. Но все-таки поясни.

— А чего пояснять? — пожал плечами папа, разгладив седые волосы на испещренной шрамами голове. — Если будут искать стукача, да не найдут, начнутся поиски номер два: козла отпущения. А ты кто таков, чтоб тебя не напрячь? Что, не знаешь, как оно конструируется?

— И выводы?

— Пересидеть нам с тобой где-то надо, — сказал папа. — Консервируем хату, садимся в «Мерседес» и — привет. Финансовый кислород в баллонах под давлением, перекантуемся. У Володьки, например. Его-то рыцарский замок, надеюсь, не засветил?

— Как можно, папа. При жизни на измене и обломе…

Брат Вова помимо квартиры владел домом в Люберцах, стоявшим над огромным подмосковным карьером, в живописном местечке, имевшем просто-таки швейцарский ландшафт благодаря голубой воде, белому песочку, островам с валунами и хвойным лесом, окружавшим этот дивный уголок чудом уцелевшей природы.

— Тогда обедай и иди в гараж, — вынес отец резюме. — Оружие бы тебе…

— Не драматизируй, — отмахнулся я. — Есть еще время, муть после шухера не устоялась, а потому если в стратегии ты прав, то в тактике мы порем горячку.

— Ты можешь пойти мне навстречу?

— Могу.

— Тогда иди. В гараж. И пистолет возьми. Патроны от мелкашки — в сортире, в шкафу.

— Еще один криминал, — уныло вздохнул я, разогревая в микроволновке тарелку с борщом.

Папа конструировал подводные пистолеты, гарпун из которых вылетал благодаря пороховым газам из мелкокалиберных гильз, замазанных в целях гидроизоляции пластилином. Помимо холостых патронов в пистолет могли заряжаться и боевые: длинный тридцатисантиметровый ствол, хотя и был лишен нарезки, выплевывал свинец довольно-таки мощно и кучно.

Я зарядил полную обойму, сунул громоздкое оружие под дубленку и побрел, опасливо озираясь, в сторону гаражей.

В этот утренний час буднего дня стоянка была пуста, и в моем закутке буксовал, застряв в снегу, какой-то неизвестный «олдсмобиль» с затемненными стеклами, подталкиваемый сзади двумя раскрасневшимися от усилий лицами кавказской, как принято называть, национальности.

— Друг, помоги!

Прижимая рукой выскальзывающее из-под дубленки оружие, я направился в сторону багажника запершего выезд автомобиля, но тут открылась его задняя дверца, и прежде чем я успел, уже сообразив, что именно происходит, оказать должное сопротивление, оказался в тисках втаскивающих меня в салон рук, а после запястья мои больно сдавили узенькие наручники, на рот легла липкая лента, и «олдсмобиль» уверенно, без пробуксовки тронулся с места.

Позевывая, к шлагбауму на выезде направился сторож, одетый в валенки и драную доху, — электропривод шлагбаума то и дело ломался, и бело-красную толстенную трубу приходилось поднимать вручную.

Я затравленно понимал, что меня увозят на гибель.

«За что, суки?!»

Человек, сидевший рядом с шофером, не торопясь обернулся в мою сторону.

Это был Тофик. И взгляд его — брезгливо-ледяной, ненавидящий — не предвещал ничего благоприятного.

ОДИНЦОВ

Ранним утром, сдав адъютанту генерала рапорт с просьбой о своем увольнении по выслуге лет и «собачий» номерной жетон на цепочке, Одинцов сел в свою старую, полусгнившую «Волгу» и, с трудом включив передачу, покатил домой.