Калимба. Запертые. Эксперимент вышел из-под контроля

– Не ожидал. Что ж… Может, так даже лучше.

Он подошел ближе, опираясь на трость.

– Мне жаль, что не удалось поблагодарить вас обоих за мое спасение раньше, поэтому с радостью делаю это сейчас. Но, полагаю, вы здесь не за этим?

Тома показала флешку из сейфа.

– Мы знаем, что ваш опасный пациент – Катя Кирсанова. Знаем, что это она убила людей в том подвале. А вы ее покрывали.

Антон стремительно подлетел к Мещерскому и ткнул ему пальцем в грудь:

– Вы меня использовали! А я, мудак наивный, вообще ничего не просек! Вы ее натаскали! А я помог!

– Вам придется объясниться, прямо сейчас, – спокойно добавила Тома.

Профессор легко выдержал ярость Антона, не спеша обошел его и улыбнулся Томе.

– Ты нисколько не изменилась, Тома. Все тот же твердый характер. Мне всегда в тебе это нравилось. Ты же в любом случае передашь материалы в Следственный комитет. Честно говоря, я не понимаю, почему ты до сих пор этого не сделала.

– Потому что Антон имеет право узнать лично от вас, а не в суде, во что вы его втянули.

– Справедливо. Но ведь это не единственная причина? Вижу, ты сомневаешься. Что-то не сходится, да?

Тома смутилась. Мещерский понимал, что время поджимало, но деваться ему было некуда.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Вы не будете против, если я поставлю чайник? Разговор будет долгим.

Все трое прошли на кухню. Мещерский поставил на плиту чайник, повернулся к гостям.

– Правда в том, что Катя никого не убивала. Это сделала Агата.

Антон взорвался:

– Ну конечно! А чего не папа римский? На камерах – Кирсанова, и, если вы и дальше продолжите врать, я прямо сейчас…

– Агата – субличность Кати, – перебил Профессор. – Злобное и мстительное существо, результат диссоциации. Это ее вы видели на записях.

– Что? – не понял его Антон.

Тома вздохнула и объяснила:

– У Кати диссоциативное расстройство идентичности. Раздвоение личности, если по-простому. Так?

Профессор кивнул и насыпал в прозрачный чайник листовой улун.

– И мы должны в это поверить?

Мещерский пожал плечами. Тома засыпала его вопросами.

– Почему люди погибли? Зачем вы их с ней заперли? Вы знали о ее состоянии, когда начинали эксперимент?

– Знал. Но позвольте обо всем по порядку.

Профессор почувствовал, как картинка перед глазами потускнела и расплылась. Он замер, попытался вспомнить, что нужно сделать дальше. Засвистевший чайник вернул Мещерского к реальности. Он увидел, что держит в руках чашки. Подавил смущение и разлил гостям чай.

– Я узнал о ее болезни около года назад, когда Катя впервые попыталась покончить с собой.

Профессор вспомнил отчаянные слова девушки, когда он пришел навестить ее в больнице и упомянул о звонке Агаты: «Не нужно! Не говорите про нее… Не говорите о ней!»

Спустя время он винил себя за то, что не понял, что с просьбой о помощи ему звонила вовсе не подруга Кати. Мещерский поджал губы и попытался оправдаться.

– Мы с ней мало общались после того, как она уехала в Лондон. И когда она вернулась назад, тоже. Она жила своей жизнью, а я своей. Я не хотел ей мешать.

Профессор почувствовал, что ноги его не держат, и присел за стол.

– Ее слова и поведение в больнице насторожили меня, и я решил разобраться. После возвращения она жила в доме своего отца. Я до последнего надеялся, что Агата окажется настоящей, кем-то из ее окружения. Увы…

Он перевел дух и продолжил:

– Агата была совсем не похожа на Катю. В доме Кирсанова у нее была своя спальня, своя одежда и отдельная зубная щетка. Даже еда разная. На тот момент Катя не осознавала свою болезнь.

Антона распирало от обиды и злости. Он не мог поверить, что человек, которому он так доверял, утаил от него такое.

Мещерский считал его эмоции и сосредоточился на Томе как на более адекватном собеседнике.

– Ты читала о том, что Катя пережила, когда была ребенком, но даже близко не представляешь себе масштаб трагедии. Из-за детской травмы депрессия и тревожность были ее вечными спутниками. Я сам назначал ей препараты и думал, что этого достаточно. Но я ошибался.

Руки Мещерского задрожали, он тяжело сглотнул.

– В комнате Агаты я нашел фотографии неизвестных мне людей и вырезки из газет. Все стены были исписаны бредовыми надписями, близкими по содержанию к тяжелой форме паранойи: «Подстрекатель», «Убийца Артема», «Заслуживает смерти», «Пробрались в дом, убили Артема», «Они могли следить за нами», «Они все спланировали». Агата пыталась понять, что произошло в ее семье.

Мещерский взглянул на Тому и понял, что она с трудом улавливает суть. Ему пришлось приложить усилие, чтобы разъяснить, что он имел в виду.