– Поймите, наша психика пытается примириться с травмирующими событиями и эмоциями. Но когда человек сам не может справиться, его разум создает помощника, который будет справляться за него – выражать запрещенные эмоции, разрешать конфликты, защищать от агрессии. Это причина, по которой рождается субличность. В глазах Агаты Катя – ребенок, который не может за себя постоять. А значит, этим займется Агата… Восприятие реальности субличностью сильно искажено. Поэтому простой защиты своих границ со временем оказалось мало. Она захотела наказать всех, кто причинил вред Катиной семье.
Тома нахмурилась:
– Я читала дело Кирсанова. То, что он сделал, отвратительно. Как можно наказывать тех, кто его посадил?
Антон подскочил к Мещерскому:
– Так все это из-за мести?! Вы заперли психически больную девчонку с живыми людьми, чтобы она отомстила за свои детские обиды?! – Профессор позволил ему выплеснуть эмоции. – У меня есть обиды, у Томы есть обиды! Но мы же не идем никого убивать!
Профессор словно уменьшился. Тома покачала головой:
– Вы знали, что она больна. И заперли людей с больным человеком. Что же вы наделали!
Катя резко проснулась. Она свесила босые ноги с постели, громыхнув тяжелыми наручниками. До нее долетел звук ссыпающегося песка. Из розеток и трещин в потолке струился грифельный магнитный песок, стелился по полу, окутывал стены и потолок. Коснувшись ее ног, бесформенная масса превратилась в зеленый мох. Катя осторожно опустила ноги, позволив массе окутать ее ступни.
Комната преобразилась. Серая масса вокруг превратилась в живописную поляну, окруженную лесом. В центре поляны возник сосновый пень. На пне из живой грифельной массы выросли стеклянные песочные часы. Катя легко поднялась, пошла к часам, проваливаясь в мягкий мох. Сейчас ей снова было двенадцать, а ее любимый брат пускал мыльные пузыри неподалеку. Девочка обрадовалась и закричала:
– Давай поиграем в прятки!
Она перевернула песочные часы, и тонкая струйка серой магнитной массы потекла вниз…
– Раз… два… три…
Во рту Мещерского пересохло. Он сделал глоток остывшего чая и продолжил рассказ:
– Я взялся за ее лечение. Для меня это был профессиональный вызов. Снял дом за городом, перевез Катю к себе и посвятил ей все свое время. За год я перепробовал все известные подходы, но подавить субличность не получалось. Единственное, чего я добился, – научил Катю на время закрывать Агату в подвале своего подсознания. Агата не раз пыталась сбежать и не однажды покушалась на мою жизнь. Она боролась со мной за Катю. Поэтому мне пришлось запереть ее, в буквальном смысле посадить на цепь. Она стала опасна не только для меня, но и для самой Кати. Она резала ее бритвой, морила голодом и всячески истязала.
Томе было тяжело это слушать. Она прокашлялась:
– Вы показывали Катю другим специалистам? С чего вы взяли, что имеете право держать человека на цепи?
– Да его самого на цепь посадить надо! Возомнил себя Богом и решил, что справится в одиночку как всегда! – горячился Антон.
– Вы оба правы. В тот момент я думал о Кате как ученый. Это сложно понять. Но все, чего я хотел, – помочь ей.
– Вы хотели еще один диплом на стену! Вам же насрать на всех, кроме себя! И на Катю всю жизнь насрать было, и на людей в том подвале! И на меня тоже!
Часы Мещерского просигналили. Он принял таблетку и холодно посмотрел на Антона:
– Ты прав. Я был уверен в своих силах, и что с того? Я бы нашел ключ к ее выздоровлению. Но оказалось, что у меня больше нет на это времени. Полгода назад мне поставили диагноз. Хорея Гентингтона, нейродегенеративное заболевание. Через год я потеряю контроль над своим телом, а затем и над разумом.
Антон впервые за все время сел.
– Поймите, спусковой крючок к диссоциации всегда кроется в травме. Но когда процесс уже запущен – причина становится не так важна. После всего, что случилось с семьей Кати, Агата решила, что ее миссия – защитить девочку любой ценой. Она поверила, что имеет право наказать виновных в трагедии семьи. И на этом она не остановится. Паранойяльный бред будет прогрессировать, и вскоре причина, чтобы убивать, будет ей не нужна.
Антон снова встал.
– Я был в отчаянии, и когда Рихтер рассказал мне про эксперимент, в моей голове сложилось… Я понял, что смогу помочь Кате, если докажу ей, что она больше не нуждается в такой защите.
Мещерский промокнул взмокший лоб платком. После короткой паузы продолжил: