Калимба. Запертые. Эксперимент вышел из-под контроля

– Я бы тебя отпустил. Если б ты не отчебучил, дурная твоя голова.

Степан оскалился, его холодные и пустые глаза не улыбались.

– В магию чисел веришь?

Профессор смотрел на Степана, не желая включаться в его бредовую игру.

– А я верю, – продолжил Степан. – У числа одиннадцать двойственная природа. Либо великая судьба, либо беды и проклятие. А ты у нас, выходит, одиннадцатый. Скоро узнаем, какой твой исход.

Степан нагнулся к Мещерскому.

– Я человек старый, нет сил за тобой гоняться. Сам виноват…

Степан поднял лом обеими руками и замахнулся.

Истошные крики Мещерского разлетелись по деревне, но услышать его было некому.

VI

47 часов с начала эксперимента

Татьяна вошла в комнату для записи видеодневников и закрыла за собой дверь. Она взглянула через окно в соседнее помещение для терапии: на стекле все еще виднелся смазанный отпечаток ее затылка. Нурлан пытался задушить ее, а Профессор ничего с этим не сделал. Она ненавидит их обоих.

Татьяна села в кресло, включила камеру и приготовилась передать сообщение наверх. Об этой камере забыли, когда срывали остальные, и теперь она пришлась как нельзя кстати.

– Таких психов, как вы, надо на кострах сжигать. Лично бы бензином облила, твари. Вы совершили самую большую ошибку в жизни, если решили, что я стерплю. Не на ту напали! Я выберусь! И не из такой жопы выбиралась.

Татьяна смахнула со лба пот дрожащей рукой.

– И, клянусь, если племянник меня не дождется… Я найду ваших детей, всех ваших жен и матерей. И вот тогда узнаете, кто такая Таня Николаева. А начну с вашей драгоценной Кати. И союзников у нее здесь нет. Уж не знаю, важна она вам или так, пушечное мясо, но, если все-таки важна, самое время ее спасать. Я все сказала.

Татьяна выдрала камеру с корнем и бросила на пол.

Сергей Аркадьевич затих в углу своей камеры. Каждый вдох болью отзывался под ребрами. Возможно, они были сломаны, но об этом старик не думал.

Ему было стыдно заговорить с Катей, запертой в камере напротив, поэтому делал вид, что не слышит, как она зовет его.

Сергей Аркадьевич злился на себя за то, что не смог покончить с собой, и теперь он умрет здесь от голода. Старику стало страшно и холодно. Он огляделся. На полу валялись куски штукатурки. Поднял с земли один, подъехал к стене и нацарапал единственную молитву, которую знал:

«Помилуй меня, Боже. По любви своей неизменной. По великому своему состраданию…»

Рома лежал в спальне Жертв на кровати Андрея. Дверь в ванную была открыла, и тело Наташи хорошо просматривалось. Но Рому это не пугало, а, наоборот, успокаивало.

В дверь постучали, но Рома не ответил. Он не любил уединения, но сейчас все было иначе. Андрей осторожно заглянул в комнату:

– Отошел?

Рома кивнул, Андрей присел на кровать рядом. В руках он держал тарелку с бутербродом. Сыр и овощи уже закончились, поэтому, кроме тонкого кружка колбасы, на хлебе ничего не было.

– Поешь.

Рома взял бутерброд и откусил.

– Да посрать уже. Бог ему судья, – проговорил он с набитым ртом. Вытер жирные губы рукавом и сел. – Слушай, ты про ментов спрашивал …

Андрей внимательно слушал.

– Так вот, я никому не сказал про это, потому что стыдно, понял? Я тогда уже семь лет у вас жил. А мои пацаны там, в детдоме, остались. Они никому не нужны были. И я вписался. Потому что не всем так повезло, как мне. Ответил на твой вопрос?

Андрей кивнул. Рома старательно разглядывал остатки бутерброда.

– Кирсанов детей насиловал, понимаешь? Мне сказали, он каждые выходные в интернат приезжал и выбирал сразу двоих-троих. Чтоб им не скучно было. Сука! Заботливый, куда деваться!

Оба помолчали.

– Рома, а тебя он… – наконец решился спросить Андрей, – Я имею в виду…

– Нет. Меня нет, – ответил Рома не сразу. Он встал с кровати. – Погнали. Надо стену долбить.

В комнате охраны стоял грохот, из-за пыли ничего не было видно. Нурлан и Платон с повязанными на лицах влажными полотенцами ломали стену.

Дыра стала глубже и шире, но они все еще были далеки от цели.

– Передохните часок, – Андрей забрал инструмент у Нурлана.

Платон кинул на пол большой кусок штукатурки, обдав Рому клубом пыли, и ушел. Нурлан вышел следом.

Они возвращались по туннелю. Платон разминал спину:

– Мне тяжести нельзя таскать, у меня протрузия.

– Опять ноешь.

– Отвали, герой!

Платон зашагал вперед. Поравнявшись с камерой Кати, они увидели Татьяну.

– Ты чего здесь? – спросил Нурлан.

Вопрос вывел ее из ступора.

– А? Твое какое дело? Хочу и стою, – отрезала она.

Платону было плевать на эти разборки, и он молча прошел мимо. Все, о чем он мечтал, это сменить футболку и вымыться.

Нурлан заглянул через окошко в камеру Кати. Она сидела в углу, обняв колени. Нурлан посмотрел на Татьяну:

– Оставь девочку в покое.

Татьяна хмыкнула:

– Не встревай. Без тебя разберусь.

Нурлан подошел к ней вплотную:

– Я тебя предупредил.

Татьяна достала из кармана пульт и показала Нурлану. Но тот лишь усмехнулся и ушел.

Платон переоделся и доедал печенье. На столе лежало несколько оберток от протеиновых батончиков. Нурлан вошел в кухню и открыл холодильник: кроме сырых яиц и хлеба, ничего не было.