При взгляде на него не оставалось сомнений. Его лицо потеряло человеческие черты: выбитый глаз, отрезанный нос, прижжённые губы. Но ужас на меня наводила отнюдь не его внешность, а враждебная, подавляющая сущность. Я никогда не чувствовала себя в такой опасности, даже беспомощным ребёнком стоя перед зверем-людоедом.
Как он попал сюда? Как подкрался незамеченным? Он один?
Моя рука так и осталась замершей на полпути к кувшину, который Калека поднёс ко рту. Парализованная ужасом я следила за тем, как он пьёт, и это было скорее торжество, чем утоление жажды. Всё-таки для Калек этот день стал знаменательным, как оказалось.
— Дева… Знаешь, что такое фантомная боль? — заговорил мужчина, и я вздрогнула, настолько непривычным было звучание этого голоса. Калека выпил всё до дна и стряхнул последние капли на язык, будто привык к напиткам покрепче, но при этом никогда не пробовал ничего лучше. — Это когда болит то, чего уже нет. В нашем клане такое не редкость. За провинность перед главой или господином мы отрезаем части тела. А потом они, уже отрезанные, начинают болеть, причём так отчётливо. К чему я это? В общем, я только что понял, что такое фантомный стояк. Смотреть на ласкающую себя Деву… лучше бы я себе выколол второй глаз, а не яйца отрезал.
Он замолчал, разглядывая меня, но я не пыталась загородиться или сбежать. Не знаю, почему. Наши техники были самыми простыми в исполнении, но наши наставницы не научили нас главному: противостоять с их помощью врагу. Мы использовали их для подчинения животных или понукания темноглазыми. Ради своего удовольствия, а не для защиты. В критический момент я онемела, моё горло сжало спазмом, я даже дышала с трудом.
— Я не считал себя хорошим оратором, но раз меня не смеет перебить даже Ясноликая, у меня явный талант к этому. Может, стоило больше полагаться на болтовню, а не грубую силу? — Движение, изуродовавшее его лицо ещё сильнее, было простой улыбкой. — Думаю, тогда глава приказал бы мне отрезать себе ещё и язык. Он не любит трепачей. Но сказать, кого он не любит куда больше? Дев. Взгляни, на что похожи самые верные из его людей. — Мужчина указал на себя. — А теперь представь, что он сделал бы с тобой. У него какие-то личные счёты с вами, так что ты должна радоваться, что не попадёшься ему на глаза. На глаза, да… — Он потрогал собственную изувеченную глазницу. — Несмотря на то, что нас считают слепцами, я увидел то, чего многим увидеть не дано. Что никто больше не увидит. — С этими словами он поднялся, возвышаясь надо мной, даже над нашими горами, казалось. Блики костра, отражённые от его меча, ослепляли. — Если не будешь сопротивляться, то ничего не почувствуешь. Я перерубал очень жилистые шеи, твоя же — не толще моего запястья.
Он собирается убить меня?
Даже видя его и его оружие, я не могла осознать, это просто не укладывалось в голове.
— Не… не подходи! Убирайся!
Мужчина зажмурился, будто от удовольствия. Совсем не тот результат, который ожидаешь от самой смертоносной техники. По моим щекам текли слёзы, но для Калеки они были украшениями, в которые я облачилась в его честь.
— Боги. Даже с печатью это совсем не так просто, как мне казалось. — Усмехнувшись, мужчина мимолётно коснулся лба. На его коже темнел узор. — Понимаешь, толпой убивать намного легче, появляется азарт. Но один на один? Ты такая красивая… Конечно, он говорил, что техники — далеко не главное ваше оружие. Глава испытывает нашу верность. Это намного показательнее самобичевания.
Костёр догорал, а небо было безлунным. Казалось, чужак ждал, когда станет достаточно темно, чтобы он почувствовал себя слепым: свет мешал ему быть в должной мере беспощадным. Мужчина рассматривал меня, то ли любуясь, то ли гадая, какую часть моего тела принести своему хозяину в качестве доказательства своей верности.
Я отползала от него, пытаясь встать на ноги, падала, оборачивалась и сыпала беспорядочными приказами. Лучший шанс проявить себя обернулся позором всей моей жизни. Жизни, которая только что казалась мне совершенно бессмысленной, но всё равно не настолько, чтобы её оборвал Калека. Стать трофеем заклятого врага… Не таким я представляла итог моего времени Скорби.
— Чили! — позвала я, будто в одном этом имени было заключено спасение, даже если с некоторых пор на него откликалась не моя единая.
Крича, снова и снова, как в тот самый раз, когда она отвернулась от меня, я с ужасом осознала, насколько при всех своих различиях ситуации были похожи. Я чувствовала себя брошенной и готовилась умереть.
Ничтожество.
В тот самый момент я предельно ясно осознала, что Чили больше не придёт. Несмотря на то, что я засыпала и просыпалась с этой мыслью, это было похоже на озарение теперь, когда я уставилась на занесённый надо мной меч.