Калека, Дева, Старец и Дитя

— О, ещё как, можешь даже не сомневаться. — Новость, которую я услышала за сегодня уже раз сто, всё равно продолжала меня шокировать. — Тебе в подробностях рассказать? Похоже, именно это тебя расстраивает больше всего. Что ты не знаешь, в каком виде это происходило, сколько раз и как сильно ему это понравилось? Измены самой по себе тебе недостаточно? — Похоже, я выглядела настолько жалко, что это тронуло даже бессердечную Имбирь. — Думаешь, я обвиняю его, потому что я на стороне Виолы, а не на твоей? Я знаю, что тебе он причинил боль куда более сильную, чем всем здесь. — Эта внезапная материнская забота была такой подозрительной… но такой желанной. — Больше тебе тут нечего делать. Пойдём домой, пока тебя не растерзали.

Вполне вероятно, так бы и случилось: до Виолы, например, уже добрались. Её хватали за волосы и одежду, а она отбивалась и кричала о том, что она осталась невинной, несмотря на беременность, потому что это было против её воли. Что она даже более невинная, чем все здесь, потому что прошла через невероятные страдания из-за своей женской сущности. Но эти оправдания толпу лишь раззадоривали.

Заставить эту бурю утихнуть могла только Метресса.

И она в очередной раз дала нам в этом убедиться, появившись в зале — истинная хозяйка дома, укротительница мифей, мужчин и своего клана. Даже странно, что, способная обуздать любую стихию, она не справлялась с Чили, из-за чего мы все и оказались здесь.

— Я сегодня не в настроении принимать столь шумных гостей, — ровно произнесла Метресса, хотя здесь никто уже не шумел. В то же время, взгляды, что устремились на неё, были содержательнее, опаснее криков.

Кто-то из них мог бы подумать, что Метресса пришла остановить самосуд, защитить Деву, с которой собирались расправиться так же, как и с ней когда-то. Что ей важно сохранить своё потомство, бесценное четвёртое чистокровное поколение.

— Пошли вон из моего дома, — повторила Метресса, и хотя её голос не выдавал гнева, никто не усомнился, что она в небывалом бешенстве.

Я первая сорвалась с места, но не под действием приказа: меня он не касался, я не чувствовала давления чужой силы. Выбежав из зала, я отправилась на поиски Чили. Пересекая коридоры и поднимаясь по лестницам, я не допускала мысли, что ступаю по ним в последний раз. Как и положено единой Чили, я относилась к этой скалистой резиденции, как к своему дому, она стала мне роднее сада, я не переставала восхищаться ей. Дворец был подобен огромной резной шкатулке, в которой хранилась самая большая драгоценность клана, и только теперь моё дурное предчувствие превратило его в мрачную, холодную темницу. Буквально. Потому что Чили обязали сидеть в комнате.

Когда такое случалось в последний раз? Паршивые воспоминания детства вкупе с неопределённым будущим превратили её в тень самой себя. Было так непривычно видеть её загнанной в угол. И трезвой.

— Где ты была? — раздражённо выдала Чили, как только увидела меня, и я отпрянула, вместо того, чтобы приблизиться.

— Где я… Что? — переспросила я недоумённо. — Может, спросишь, зачем я пришла сюда?

— Затем, что ты моя единая! Быть рядом — твоя обязанность.

Ладно. Её можно было понять: у неё выдался тяжёлый день. Чили чувствовала себя брошенной и преданной, но в то же время не хотела слышать о том, что я чувствовала себя точно так же.

— Я до последнего не знала, что случилось, — пояснила я. — Если бы знала, пришла бы к тебе первая, даже не сомневайся. Всё-таки никто здесь не шокирован этой новостью так, как я. — Чили схватилась за голову, начиная расхаживать по комнате, и я попыталась её успокоить, потому что поняла, что она нуждается в этом больше меня: — Всё не настолько страшно. По сравнению с тем, что ты уже пережила — вообще пустяк. Они не посмеют тронуть тебя, в пору Песни и Танца мы неприкосновенны. Нам позволят пройти испытание, как минимум. А значит, ещё полно времени, чтобы что-то придумать, а если и нет: что они смогут с тобой сделать?

Хотя, если бы она этого не понимала, то не поступила бы так.

— Эта грёбаная сука, — прорычала Чили, будто и не слыша меня. — Я точно убью её!

Как непоследовательно с её стороны.

— Давать жизнь — не преступление, Чили, а вот отнимать — ещё какое.

— А? — Она остановилась, обернувшись на меня.

— Они не могут судить тебя за это. В смысле, если кто и может, то точно не они. Потому что ты провинилась только перед… — Я отвела взгляд в сторону. — Передо мной.

Чили моргнула и очень тихо спросила:

— Что ты такое несёшь?

— Не обращай внимания, я сегодня сама не своя. То, что я несла на допросе, тебе бы ещё меньше понравилось.

— На допросе? Что… — Она встряхнула головой, словно перестала доверять своему восприятию: что ей только не виделось и не слышалось под опиумом. — Что ты им сказала?

— Ничего такого, что они не узнали бы, посмотрев на живот Виолы. — Это начинало раздражать, серьёзно. Разве не она должна мне объяснять происходящее? Но вместо этого, Чили строила из себя жертву так же, как и Виола на суде. — На что ты вообще рассчитывала? Было полнолуние! Естественно, она забеременела!