Я наклонилась над блюдом и едва разглядела среди соринок маленькое маковое семечко. Такое беззащитное, трогательное, как будто бы ничего не значащее. Я должна была взять его в руки? Они стали такими неуклюжими после работы, а теперь так дрожали, что я, подцепив его кончиками пальцев, тут же выронила. Ветер отнёс его, такое невесомое, от меня подальше.
Это конец.
Наверное, я дала повод для новых остроумных шуток, но в тот момент я не слышала ничего, кроме крика внутри своей головы. Я потеряла семечко, едва к нему прикоснувшись. Мне, действительно, не стать Девой.
Я упала на колени и ползала по земле, надеясь его отыскать, но из-за слёз пред глазами всё плыло.
— Смотрите, она собралась посадить его прямо здесь. Какая глупая.
Мята опустилась рядом со мной, пачкая своё прекрасное платье. Она взяла мои ладони в свои и поднесла к губам, отгоняя боль, залечивая ранки.
— Не плачь, — попросила она. — Зайди ко мне вечером. Я дам тебе ещё семян. Я живу в доме у леса, ты его легко найдёшь. Ты замечательная садовница, я вижу это по твоим трудолюбивым рукам. У тебя вырастут маки, красоте которых позавидуют даже твои обидчики.
— Будьте моей единой, — попросила я, стоя на коленях.
— Я твоя наставница, разве этого уже не достаточно?
— Наставница, пожалуйста, будьте моей единой, — повторяла я, не обращая внимания на чужой смех.
Несмотря на то, что Девы ничего не знали про деньги, в нашем мире тоже существовало социальное неравенство. И выражалось оно в уровне комфорта. Например, в том, как устроены наши жилища. Поэтому Мята и сказала, что я легко найду её пристанище среди прочих. Моё личное пространство ограничивалось небольшим навесом в саду, её же дом был внушителен, крепок и украшен резьбой, которая могла бы соперничать в красоте с кружевом на её платье.
Его построили темноглазые труженицы (которые занимались всей физической работой в клане), но, как видно, по её задумке.
Я пришла до заката и, побродив вокруг, обнаружила, что Мята позвала в гости не только лишь меня, но и своих шумных подруг. Наставница оказалась очень общительной, в отличие от моей мати, предпочитающей одиночество, наверное, поэтому обычная женская болтовня показалась мне чем-то церемониальным. Я побоялась их тревожить.
Тихо расположившись на террасе, устроенной для любования луной, я наслаждалась видами и достойным его музыкальным сопровождением. На аккуратной клумбе пестрели цветы и опьяняюще пахло пряностями. Солнце алело, становясь похожим на распустившийся мак, но на этот раз закат не очаровывал, а смущал меня. Я думала о Чили, и мои мысли о ней были такие же красные.
Моя злость на неё была красной.
Назвать меня мужчиной! Неужели я настолько безобразна в её глазах?
И зависть тоже.
У неё были все виды единства, недоступные мне. Мать. Верная подруга.
А ещё стыд… Казалось, что моё сердце натёрли жгучим перцем.
Но беспечный смех, доносящийся из окон, уводил эту боль. Я не прислушивалась к голосам, пока мои мысли и их речи не совпали чудесным образом.
— Чили? — переспросила наставница. — Олива пообещала, что они там не появятся снова.
Никто больше не смеялся.
— То, что они появились там сегодня, уже слишком! Какое кощунство! — заговорили наперебой её подруги. — Как ты вообще сдержалась?
— Сдержалась? Ты просто не слышала, о чём я решила рассказать своим невинным ученицам на первом уроке.
— Догадываюсь.
— Правильно, Мята. Врага надо знать в лицо… В смысле, я бы на твоём месте одними словами не ограничилась, но и перешла к демонстрации.
— С демонстрацией или без, все скоро об этом узнают. Шила в мешке не утаишь.
— Поразительно, что Метрессе до сих пор это удавалось.
— Она великая Дева и у неё очень влиятельный ближайший круг.
— Странно, что они до сих пор так ей преданы, даже зная, что она осквернила своё тело, к тому же сознательно. Её мать была умнее. Прикинулась жертвой, назвала это изнасилованием.
— Представляете Метрессу в роли жертвы? Многие только того и ждут. Покажи она слабость, её бы тут же повесили на её же косе.
— Согласна, зная её, у неё наверняка есть план, но от этого мне ещё тревожнее. Что она сделает, когда всем откроется правда?
— Может, опять пригласит Дитя, которое нас рассудит.
— Мне и в первый раз не понравилось, что она вмешала в этот позор другой клан.
— Одно ясно: она не отречётся от своего ребёнка. Я бы не отреклась.
— Прекрати, Лилия. Говоришь так, будто сама думаешь о чём-то подобном. В нас, конечно, заложена потребность давать жизнь, но не таким грязным образом.
— Тем не менее, это уже второй раз, когда Дева спускается во Внешний мир в полнолуние.
— Потому что это запрещено делать всем, кроме самих Метресс. Отличный пример они нам подают, ничего не скажешь.
— Наоборот, это новый способ показать своё привилегированное положение.
— И силу. Не каждая Дева сможет прорастить мужское семя.
— Да ещё в такой плод.
— Разве его не оскопили сразу после рождения?
— Оскопили. Это единственное, на что согласилась пойти Метресса. Через пару дней у него всё заново отросло.
— А свидетели были?
— Того, как младенца резали живьём? Да, то ещё зрелище.