Калека, Дева, Старец и Дитя

— Лучший наряд Девы — её тело, — заявила Имбирь авторитетно. — Одежда не украшает нас, а наоборот — прячет самое красивое. Одеваются только те, кому есть чего стесняться. Всё, чего ты должна стесняться у тебя и так на виду, поэтому советую компенсировать свои изъяны своими достоинствами. — Она осмотрела меня, отмечая: — Ты правильно формируешься. Не все в твоём возрасте уже обладают столь женственной фигурой. Так что сними это тряпьё и распусти волосы, так ты произведёшь нужное впечатление. А если учесть, что обряд происходит у священной ивы? Там все будут голыми.

Я попыталась это представить.

— Ладно. Тогда залечишь мои руки?

— Они у тебя просто грязные. — Мати села под деревом, устало прислоняясь к стволу. — Поторопись и помой их, тебе ещё брать ими священную косточку. И не расстраивайся, если ничего не получится. Все те, кому не суждено стать хорошими Девами, становятся хорошими деревьями в наших садах.

Уверена, при таком исходе она будет заботиться обо мне с большим усердием, чем сейчас.

— Спасибо за утешение.

Имбирь отмахнулась от меня, и это было лаской по сравнению с тем, как она выражала досаду обычно. Я ушла «переодеваться». Скинув испачканную рабочую одежду, я облачилась в полупрозрачную тунику, которую обычно надевала во время полнолуния. Таким образом, я последовала совету мати, но в то же время нарядилась. Думаю, появись я на церемонии обнажённой, это выглядело бы просто жалкой халтурой. Хватит и того, что в качестве украшений я оставила персиковые лепестки, запутавшиеся в волосах.

Спеша к священной иве, у которой нас собирала наставница, я пыталась «отмыть» руки, стёртые лопатой. Обдирала кусочки слезшей кожи, чистила ногти. Я подозревала, что для самого важного дня в своей жизни подготовилась недостаточно. И, появившись в назначенном месте, убедилась в этом окончательно.

Под огромным шатром из гибких ветвей, будто слетевшие с них цветы, собрались мои ровесницы. Многие уже знали друг друга, а те, которые не знали, уже успели перезнакомиться. Там было так оживлённо, что я, привыкшая к обществу мёртвых Дев, растерялась.

Ученицы хвастались цветом глаз, вышивкой и покроем нарядов, сложными причёсками, украшениями, вплетёнными в волосы. Глядя на них, я невольно завела руки за спину, хотя должна была загородить этими руками кое-что более вызывающее и заметное, хотя и не настолько заметное, чтобы произвести нужное впечатление, о котором говорила мати, боги…

Я попятилась назад.

— Узнаю эту ткань, — раздался женский голос, звуча мелодией на фоне девчачьей пискотни. Я подняла голову, до конца не веря, что Дева обратилась именно ко мне. — Туманный шёлк. С плетением столь тонкой нити может справиться лишь мой станок.

Наставница стала первой Ясноликой после мати, обратившей на меня внимание. Уже только это превратило её в моих глазах в богиню. Белокурую, зеленоглазую, юную. Светлое кружевное платье, отлично демонстрирующее её мастерство и прилежание, дополняло образ. Один её вид давал понять, что мы попали в надёжные, очень талантливые руки.

— Тебе очень идёт. Отлично подчёркивает оттенок и нежность твоей кожи. Хотя туника тебе явно… великовата, — добавила наставница, глядя на мою грудь, и я призналась:

— Это самая красивая моя вещь. И я счастлива узнать, что уже давно нахожусь под вашим «покровительством».

Она напряжённо улыбнулась, будто пытаясь не выказывать свою симпатию так очевидно. Ей запрещалось заводить любимчиков. Она не собиралась их заводить…

Окинув взглядом своих учениц, она предложила:

— Не хочешь познакомиться с кем-нибудь, пока ещё есть время?

— С вами.

— Мята. А твоё имя? — Когда я ответила, она заключила: — Выходит, ты самая уместная из учениц здесь. Так почему ведёшь себя так несмело? Пойди представься кому-нибудь, многие захотят с тобой подружиться.

— Правда? — Ха-ха, кого она обманывает? Мне даже к некоторым деревьям запрещалось приставать.

— Конечно. Ведь я захотела.

— Станете моей единой?

Она рассмеялась.

— Мне бы очень этого хотелось, но я не могу. Я уже овладела высшим мастерством, поэтому мне и позволено обучать ему тебя.

— Это и значит быть единой, да?

— Тебе нужна ровесница.

А может всё-таки дерево?

— Та девочка привела с собой взрослую подругу. — Я указала на Деву, что стояла поодаль, рядом с той, кого невозможно было разглядеть из-за обступившей её толпы учениц.

— Эта женщина просто сопровождает её.

— Сопровождает?

— Прислуживает, — пояснила Мята, и я снова переспросила, но вовсе не потому, что не расслышала.

Разве Дева может быть чьей-то служанкой?

— Этот ребёнок — плод, выращенный нашей Метрессой, — тихо объявила наставница, абсолютно меня шокировав.

Я знала легенду, согласно которой Девы раньше росли на ивовых ветвях, но моя мати никогда не облекала правду моего происхождения и появления здесь в красивую историю. Ни «благословение» молнии, ни цвет моих глаз, ни имя не давали мне права на хоть какое-то особое отношение с её стороны.