Калека, Дева, Старец и Дитя

— Я слежу за садом, — сказала я. — Помогаю мати выращивать деревья из самых разных косточек и собирать их плоды. Я знаю каждое дерево. Ни на одном из них до сих пор не созрела Дева.

Наставница опять рассмеялась.

— Она вырастила её не на дереве, а в своём животе.

— Из косточки?!

— Нет, — ответила она, внезапно помрачнев. — Из семени, которое никто бы из Дев не додумался принять в себя.

— Из какого? Из какого? — Как садовница я должна была знать.

— Жгучего перца.

Я поджала губы.

Только глава нашего клана могла вырастить прекрасную Деву из самого непригодного для этого семечка.

— Понятно, почему госпожа так дорожит ей. Как её зовут?

— Если так хочешь знать, сама спроси у неё.

Надо бы занять очередь.

Я повернула голову в ту сторону, где суетились девочки, и только теперь заметила, что всё стихло. Дочь Метрессы, на которую я до сих пор указывала, смотрела на меня и её многочисленные подруги тоже. Я поняла, что не могу опустить руку, будто что-то нагло заявляющую, даже требующую. Или отвести взгляд, который вкупе с этим жестом, подтверждал мои преступные намерения.

Солнце.

Указывать на неё было таким… естественным. Это уже выходило за рамки этикета и получалось само собой. С ярко-красными волосами и облачением в цвет, она была как редкое явление природы. С совершенно непривычной моему взгляду, но потрясающей внешностью и аурой безусловного превосходства она олицетворяла собой закат в горах. Её наряженные приятельницы служили для неё достойным фоном, не более.

Живорождённая Дева во втором поколении и должна быть такой.

— Чего тебе? — спросила стоящая рядом с ней подруга, демонстративно хватая её за руку.

Я выдала какой-то неопределённый возглас, и Мята, преисполнившись жалости ко мне, бодро произнесла:

— Ну вот у тебя и появился шанс со всеми познакомиться.

Познакомиться? Мне пришлось вспоминать собственное имя.

— Ива…

Дочь Метрессы обернулась на дерево.

— Да, я знаю.

Её поддержали смехом, и я тоже неловко улыбнулась.

— Так меня зовут.

— Надо же, ты вспомнила о вежливости. По твоему «наряду» никак не скажешь, что ты знакома с приличиями.

— Тебе не нравится? — спросила я, искренне не понимая, о каких приличиях идёт речь. Наверное, у жительниц скалистого дворца всё особенное, даже мода.

— Его же на тебе попросту нет.

При том, что это лучшее, что у меня было.

— Прости, я не хотела тебя смущать. — Я перекинула волосы вперёд, так, чтобы они закрывали, ниспадая, уже обозначавшиеся груди. И, судя по выражению её лица, сделала этим лишь хуже.

— Сму… смущать?! — Она отвернулась, хмурясь и вместе с тем улыбаясь. — Ха! Не льсти себе!

— Ты тоже смущаешь, хотя ты и в одежде. В смысле…

Может, из-за дефицита общения я, желая понравиться понравившейся мне сестре, оскорбляла её? Слова не подчинялись мне, приобретая смысл, который я в них не вкладывала.

— Не смотри на меня! — выпалила она, внезапно побледнев.

— Прости. Это должно задевать тебя в два раза меньше, потому что у меня только один глаз зрячий.

Я поведала ей свой секрет, чтобы загладить вину. Чтобы она уже не чувствовала себя так неловко. Я не хотела никому портить этот знаменательный день, тем более дочери Метрессы.

Девочки зашептались, а Мята прикоснулась к моему подбородку, поворачивая лицо к себе, разглядывая.

— Что случилось с тобой? У тебя такие красивые глаза, неужели никто из Дев не смог исцелить их?

— Всё в порядке. В меня ударила молния.

Мята ахнула, а кто-то из девочек спросил:

— Молния? Получается, ты уже прошла испытание стихией?

— Ты потеряла вместо единой половину себя?

— Хоть и одним глазом, но ты уже можешь использовать техники, да?

Свита Солнца, недовольная таким вниманием ко мне, решила повернуть ситуацию в свою пользу и проучить меня за непочтительность. Они хотели выслужиться перед своей притихшей госпожой.

— Никогда не слышала про одноглазых Дев, — громко заявила одна из них. — Разве одноглазые отшельники — это не Калеки?

— Точно, — поддакнула ей другая. — Дева может исцелить любые раны, кроме ран Калеки, потому что ущербность — часть его сущности.

— Тебя, похоже, отнесли не в то святилище.

— Калеке нельзя обучаться высшему мастерству Дев.

— Никто не захочет стать единой Калеки. Скажи, Чили?

Дочь Метрессы вздрогнула, будто голос подруги вырвал её из кошмара. И погрузил в новый, ещё более жуткий.

— Прекрати, Виола. То, что она одноглазая, не делает её Калекой. — Моё сердце дрогнуло, и Чили насмешливо добавила: — Думаю, такого никудышного мужчину даже они не примут.

Впервые в жизни я подумала о том, что хочу закопать саму себя в своём же саду. Спрятаться как можно надёжнее. Но всё, что я сделала, загородила себя руками, низко опуская голову.

Вопреки распространённому мнению, в речи Дев есть ругательства. И только что меня обозвали самым оскорбительным из них. Обычно у Ясноликих в запасе полно других, благозвучных слов для описания своей досады, злости или страха. Но когда эмоции зашкаливали, они говорили просто: жестокий/ страшный/ уродливый/ бесполезный, как мужчина.

Это было грязно. Но у детей грязные ругательства обычно вызывают приступ какого-то злого, запретного восторга.