Как жаль, что так поздно, Париж!

Катя открыла дверь своим ключом. В комнате звонил телефон, а Екатерина Дмитриевна сидела на балконе, читала и не слышала ни телефон, ни Кати. Она взяла трубку, и вдруг:

– Привет! – Катя его тотчас узнала, хотя давно перестала ждать этого звонка.

– Привет!

– Ты как?

– Нормально. А ты?

– В порядке.

Бабушка Зина каждый раз ужасалась, слыша, как Катя разговаривает по телефону. Что за птичий язык! Екатерина Дмитриевна не ужасалась, только смеялась и даже брала Катю под защиту: «Это их шифр, – говорила она, – они что-то слышат за этими словами».

– А я в Ленинград уезжаю.

– Зачем?

– Буду в училище поступать.

Бабушка Катя услышала ее голос, вошла в комнату, просияла: Катя!

– Давай встретимся, хочешь?

– Хочу.

Договорились на Арбате завтра в шесть часов.

8

Вадим Петрович Потапенко оформлял документы для поездки во Францию. Выезжать надо было вскоре после майских праздников. Приближалось тридцатилетие «позорной» войны, как называли ее французы: в июне 1940 года немцы без боя вошли в Париж.

Кроме задания редакции, у Вадима Петровича было собственное задание. Для его книги, которая была уже сдана в издательство, не хватало одной, как он считал, существенной подробности. Дело в том, что ему никак не удавалось побывать в Париже именно в июне и своими глазами увидеть этот город в горький день годовщины.

Эту свою книгу он любил больше двух предыдущих. Те, как говорил он жене и еще двум ближайшим приятелям, он просто сляпал, а эту писал давно и трудно. На ней, казалось ему, лежал отблеск любви к той стране, о которой писал, к ее истории, к ее Парижу. Он действительно любил все это. В ТАССе, где он работал сразу после института, и теперь на телевидении его считали хорошим специалистом по Франции. Но было еще одно, тайное, о чем он никому не рассказывал. Эту книгу ему напророчила Майя двадцать лет назад…

…Что творилось в Политехническом! Его брали штурмом, сидели на ступеньках, стояли в проходах.

– Вадим! Потапенко! – крикнули из того ряда, мимо которого он продирался. – Иди сюда, есть место!

Было 14 апреля 1950 года, двадцать лет со дня смерти Маяковского. Та весна в его жизни вообще как-то неожиданно проходила под знаком этого имени. Началось с Гендрикова переулка, с дома-музея, куда он забрел случайно: слонялся по Таганке в ожидании тетки, к которой приехал перехватить денег до стипендии. Тетка жила на улице Большие Каменщики, сто раз бывал здесь, а о существовании музея и не подозревал. Палисадник, деревянное крылечко, прихожая, лестница, ведущая наверх. Внизу – библиотека. Народу почти не было, кроме него, еще трое. Вышла девушка, без смущения посмотрела яркими серыми глазами:

– Пойдемте, я вам все покажу.

Она пошла наверх, уверенно стуча каблучками. На ней были туфли, почему-то разрезанные спереди. Он решил про нее: экскурсовод. Оказалось (это он уже потом узнал), что она из бригады Маяковского, была такая бригада при этом музее, они водили экскурсии просто так, из любви к своему поэту.

Он еще подумал: зачем здесь экскурсовод, и так все ясно: «Лучший, талантливейший», «Я волком бы выгрыз бюрократизм…» Она говорила совсем о другом, и выяснилось, что он ничего про Маяковского не знает и уж подавно вот этих строчек, чуть ли не последних, вот они, в записной книжке, под стеклом:

где сыщешь любовь
при такой неперке?
все равно, что в автомобильном Нью-Йорке
искать на счастье подкову.

Вышел из музея чем-то оглушенный, даже забыл зайти к тетке, вспомнил уже в метро, возвращаться не хотелось. Ладно, завтра, решил он.

Назавтра уже с деньгами от тетки снова свернул в Гендриков. Опять топтался в прихожей, чего-то ждал. Ждал, что выйдет та самая девушка. Вышла другая. И он, как дурак – куда ж деваться! – снова ходил по комнатам, уже зная, что вот здесь жила Лиля Юрьевна Брик, а это трость Владимира Владимировича…

– Скажите, – обратился он к девушке, когда экскурсия закончилась. – А вот вчера здесь проводила экскурсию…

– Вчера? Это, наверное, Майя Юренич из бригады.

– А когда она еще будет здесь?

– Не знаю, – строго сказала девушка, потеряв к нему, по-видимому, всякий интерес.

Он приходил еще три раза, пока, наконец, не увидел ее.

– Вас зовут Майя, – подошел он к ней со свойственной ему самоуверенностью.

– Ну и что? – ответила она.

Так это началось. Началось для него. Она-то ни разу, как у них говорили, в его сторону даже не дрогнула. Уже был Костя, они недавно поженились и все время куда-то носились, спешили: то в консерваторию, то на какие-то лекции, а летом вдруг поехали в Вильнюс, денег не было, стипендии грошовые, «съездили на буферах!» – смеялась Майя.