Как умереть легко

В вестибюле, у застеклённой входной двери, столпилось несколько чинов в полицейской и прокурорской форме. Они явно что-то пережидали. Нетерпеливый Заманский сначала решил, что на улице хлещет дождь. Но, когда протолкался вперёд, остановился, поражённый. По Фрунзе, разлившись во всю уличную ширину, шествовала молодёжная группа в пять-шесть десятков человек. День выдался ветреный и дождливый. Но большинство шли, по пояс обнажённые, с майками, завязанными на бёдрах, крепко впечатывая в мокрый асфальт микропоры высоких шнурованных ботинок. Впереди шествовало двое накачанных бритоголовых молодцев лет по двадцать пять в кожаных, инкрустированных металлом безрукавках – с татуированными бицепсами. То и дело один из них взметал к небу сжатый кулак, и шедшее следом пятнадцати-семнадцатилетнее пацаньё восторженно, надрывая глотки, стремясь перекричать друг друга, скандировали: «Спа-ар – так – это Я! Спартак – это МЫ! Спартак – это лучшие люди страны!» Вновь взлетал вверх кулак – на этот раз в кожаной перчатке, и те же глотки исступлённо орали: «Россия – для русских!» Упоённые собственной молодой безнаказанной удалью, они с вызовом поглядывали на здание следственного комитета. Многие, различив силуэты в форме, с гоготом поднимали вверх оттопыренный средний палец. Один-двое, подзадоривая друг друга, подбежали к ограде в поисках камней для метания. Но тут из двора напротив вышли трое таджиков в строительных комбинезонах. – Братва! Азики! – раздался захлёбывающийся мальчишеский голос. Посеревшие таджики, развернувшись, бросились в глубь двора. За ними с охотничьим улюлюканьем припустило человек десять. Остальные, по знаку лидеров, продолжили шествие и через минуту скрылись на Тверском проспекте, откуда ещё долго доносились азартные выкрики. Лишь после этого полковники и подполковники спустились с крыльца и, неловко отводя взгляды друг от друга, разошлись по своим делам. – Ишь как! – озадаченная Нюра поскребла затылок. – Похоже, вас самих в оборотку взяли. Заманский усмехнулся, – мудрая женщина точно угадала подоплёку. Снисходительная прокуратура и впрямь приложила руку к появлению дикого воинства. Вожак в кожаных перчатках был скинхедом, убившим Хикмата Усманова.

В следственный изолятор поехали на машине Заманского. По дороге Заманский при Лукинове позвонил Лёвушке. Включив внешнюю связь, спросил, как давно он знаком с Савелием Порехиным и что может о нём рассказать. – Савка, что ли? – удивился вопросу Лёвушка. Но, привыкнув к неожиданным вопросам Заманского, ответить постарался обстоятельно. Учились на одном факультете, но через полтора года Савелий Порехин неожиданно перевёлся в другой ВУЗ. Поговаривали, – что-то связанное с женитьбой. Признаться, о нём не жалели, – редчайший паскудник и жлобина. В устах воспитанного Лёвушки «паскудник» и «жлобина» звучали трёхэтажным матом. – Жлобина – это не перебор? – нарочито – для Лукинова – поднажал Заманский. – Может, преувеличиваешь? – Если только преуменьшаю, – буркнул Лёвушка. – Вы-то его отца знаете. Савке ни в чём отказа не было. А вот скидываемся в общаге на какую-нибудь посиделку, старается увильнуть, чтоб на халяву. Напомнишь, похихикает и – вроде как шутка. В теннис играть начали. Собираемся на корте, Савка приходит без мячей. Стоит ждёт, когда другие вынут. А сам только с Доминиканы прилетел. Это ж поездка от пяти тысяч долларов по минимуму. И на стапятидесятирублёвых мячах экономит. Где что плохо лежит, он тут же подсуетится. Он даже девчонок отбирал поплоше, чтоб без претензий и не тратиться… Знаете, дядя Вить, – спохватившись, оборвал себя Лёвушка. – Похоже, я в сердцах перегнул. Неловко наговаривать на общего знакомого, да ещё за спиной. А хорошего о нём не скажу. Так что, если хотите подробней, однокурсников наших порасспрашивайте, – телефоны я вам дам. Заманский скосился на Лукинова, – тот внимательно слушал. – А тебе известно, – произнес Заманский, стараясь говорить отчетливо, – что Савелий – отец рёбёнка Валентины Матюхиной? На том конце установилось озадаченное молчание. – Не шутите? – выдавил наконец из себя Лёвушка. Понял, что нет. – Такого даже я представить не мог. Она ж на его глазах металась в поисках денег на ребёнка. На его же ребёнка!.. У Лёвушки сбилось дыхание. – И как ты это объясняешь? – нажал Заманский. – Это пусть психиатры объясняют! Понимаете, дядя Вить, есть такая порода, – сто миллионов имеют. И все равно за один удавятся. Так вот это Савка! Последняя фраза получилась снайперски точной. Именно миллион оказался ценой жизни Зиновия Плескача. – А я вам чего говорила, – пачкун и есть, – прокомментировала с заднего сидения Нюра.

В той части СИЗО, где находились следственные кабинеты, стояла тихая прохлада. До конца месяца, когда следователи штурмуют сроки и сутками допрашивают подследственных, оставалась ещё неделя. Да и рабочий день далеко перевалил через экватор. Кто и был с утра, разбежались. Так что кабинеты пустовали.