Пока оформлялись, пока один за другим перед ними отпирали и следом запирали тюремные засовы, Нюра зябко ёжилась, опасливо косилась на строгих прапорщиков за стеклом, вздрагивала от щелкающих звуков за спиной.
– Будто корову кнутом, – прокомментировала она. В отведённой для допроса комнате Нюра огладила решётку на окне, сокрушённо лизнула ржавый след на пальце:
– Вон где, стало быть, довелось побывать. Страшно-то как.
Из коридора донеслись гулкие шаги. Шаги замерли у двери. Нюра, переменившись в лице, начала непроизвольно приподниматься.
– Лицом к стене! – раздалась команда. В кабинет заглянул полнокровный прапорщик. – Арестованная Матюхина для допроса доставлена! – доложил он. Лукинов кивнул. Прапорщик шагнул в сторону. В кабинет вошла сгорбившаяся Валентина. За сутки, проведённые в заключении, задиристость сошла с неё, как облезает непрочный загар под первым нажимом пемзы.
– Мама! – вскрикнула она при виде Нюры. Та покачалась, придерживаясь за стол, оттолкнулась и без клюки, приволакивая ногу, шагнула к дочери. Обхватила её широкими, как лопаты, руками.
– Бедная ты моя! – вскрикнула она. – Мама! Рыжик, он как? – А как думаешь, без мамки?
Обе, обнявшись, зарыдали в голос.