– Это, конечно, имеет место, но всё же?
– Ты умный, вот и думай. Ночей впереди много. А я домой хочу… и снова за баранку.
– Я тоже много чего хочу, но спасибо за совет.
Дальше мы ехали молча, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами.
После утреннего шмона на нас натолкнулся Сулев, который неторопливо спускался по лестнице.
– А вот и вы. Ничего не говорите, я сам догадаюсь, – он открыл каптёрку, просочился в дверь и облокотился на прилавок, – Давайте, с одного раза. Могу выступить прорицателем. Ждите.
Он скрылся среди полок и вернулся в рваной шапке-ушанке, неведомо как тут оказавшейся:
– Специально для подсудимого, – он лихо сдвинул шапку на затылок, –
Я заржал, а Лёха недоумённо уставился на Сулева и с некоторой угрозой спросил:
– Ты это кого
– Охлынь. Не он, а они, и не кого-то, а нас. Коряво, но в самую точку, Сулев. Только как-то уж слишком
Лёха с подозрением посмотрел на нас, но промолчал.
– Сегодня получите бельишко с запахом лаванды. Для себя готовил, но раз такое дело. Когда решение суда?
– Как узнал?
– Не смеши учёного… раз сразу не выпустили. Первая инстанция приговор лепит от недели до месяца. Потом долго будешь расхлёбывать то, что они там под настроение наворотят.
– Через неделю.
– Значит, уже всё решили. Осталось только оформить. Сколько прокурор прокуковал?
– Семь.
– Забористо. Думаю, судья скостит не меньше половины. Для тебя слишком круто. Да и Лёха уже край по статье осветил.
– Типун тебе на язык. Я полную
– Как там у вас раньше пели?
– Блин, Сулев, и так
– Суровая правда нашей жизни. Посидишь с моё…
– Иди ты… в даль светлую. Знаешь, как наши вашим говорили?
– Ну-ну, – Сулев хмыкнул, – Ничего зимнего не надо?
– В своём дохожу.
– Помечтай.
– Угу. У меня сокамерник тот же?
– Нет. Твоего народного героя вместе с его бабой-хронометристкой вчера с большой помпой депортировали. Ты опять сам-один…
Я кивнул и потащился на свой этаж.
Неделя тянулась как в тумане. Это просто подарок судьбы, что я в камере остался один, и рядом нет посторонних проблем. Даже на прогулку я еле заставил себя спуститься только раз, о чём моментально пожалел. В субботу, после долгих раздумий, посетил сауну и снова впал в оцепенение. Просто марсианская депрессия246. Скоро на куски разваливаться начну.
Изредка заглядывали соседи, но быстро исчезали, понимая, что меня сейчас лучше не трогать. Зато после них на столе осталась черстветь парочка кексов и шоколадный батончик.
Кто-то из вертухаев, устав от моих постоянных просьб, напряг доктора и мне автоматически продлили курс болеутоляющих. Даже их напугало постоянно дымящее привидение с лихорадочным желанием узнать свою дальнейшую судьбу.
Рассвет вторника я встретил в хлам испорченным желудком, воспалёнными от бессонницы глазами и полностью собранными вещами. Ночью мне ударила в голову совершенно бредовая идея, что надо срочно собраться, а то могут возникнуть проблемы с выпиской из тюрьмы.
Но никаких новостей весь день не было.
К ужину я так извёлся, что готов был головой стенку продолбить, чтобы только постоянно наблюдать за вертухаями и первым узнать поступившее радостное известие.
Тишина и ничего…
В сонное оцепенение я впал только под утро среды, как почти сразу был разбужен вертухаем:
– Ваш адвокат звонит, – он оставил дверь открытой и неторопливо удалился в свою будку.
Я босиком, подпрыгивая на ледяном полу, примчался к телефону и схватил трубку:
У меня внутри всё упало. Если уж адвокат вот так с ходу говорит, что я могу отказаться от их дальнейших услуг, то тут явно никаким освобождением не пахнет.
В трубке что-то зашумело, и ворвался голос сына:
– Привет. Мы только что получили решение суда. Тони очень расстроился.
– Я заметил.
– Ты тоже не особо переживай. Судья просто выкинула из протокола показания всех наших свидетелей и оставила одни требования таможни.
– Короче.